Зверь-изверг, который не знал ни милосердия, ни поражения!
Он ждет тех, кто вступит с ним в смертный бой!
Кто примет его вызов?
Есть ли здесь те, кто хочет утолить жажду мести?
Кому тяжка будет жизнь, если он не обагрит руки кровью дьявола?
Дьявола, убившего его родных и близких?
Кто предъявит «право кровника», которое выше самой смерти?
Многие смельчаки закричали, что у них есть такое право и они готовы его предъявить. Их оказалось даже чересчур много, предстояло сделать выбор. Маркиз сделал знак самым умелым из профессиональных охотников, которым надлежало составить ударное острие собирающегося отряда — это были Антуан, Рейнхард и Обюссон, — а потом присоединил к ним с полдюжины «кровников». Большинство из них принадлежали к сельскому дворянству, но вдруг вперед вышел простолюдин, глаза его пылали, а голос звенел:
— О мой господин, не откажи мне! Я Куэльяк из Лодева! Я знал Зверя первым, я встретил его — мне его и проводить! Он убил моего отца. Две души сейчас требуют мести — отцовская и моя, господин! У меня двойное право: приказ от Господа Гнева и долг перед Зверем. Молю тебя, господин мой, не откажи!
Энневаль кивнул, и Куэльяк занял место в отряде, десятым.
Маленькая группа мстителей вошла в небольшую рощицу. Казалось, здесь все еще царила тишина: хотя трубы сигнальщиков и лай собак продолжали звучать, это происходило словно бы в каком-то ином мире.
Железная десятка продвигалась вперед — а навстречу ей выскакивали волки. Обычные звери, ополоумевшие, не понимающие, что происходит, они все же видели, что им не уйти, — и в отчаянии бросались на мстителей. Их без промаха встречали фальчионы
[55]: клыки простого волка бессильны против стали в умелых руках.
А потом из зарослей показалось существо, ростом намного превосходящее обычного волка.
— Внимание! — закричал кто-то из десятка. — Engarde — к обороне! Он идет!
Величаво ступая, волк-исполин, Аякс своего рода, вышел на людей, постоял мгновение, оценивая взглядом их строй, численность, оружие, — и ринулся вперед.
— Engarde! Держись! Engarde!
Черное тело ударило в сомкнувших ряды мстителей с такой силой, словно их атаковал бык, а не волк. Рейнхард был вооружен тяжелым мушкетом крупного калибра: его «ручная пушка» рявкнула — и выстрел ударил La Bête в правый бок. Волк пошатнулся, но человек опрокинулся навзничь от жестокой отдачи, и для него это закончилось хуже, чем для Зверя, который мгновенно оказался на Рейнхарде и нанес ему смертельную рану. Тут рядом со Зверем возник Куэльяк, сжимавший в руках широколезвийное копье-рогатину, с каким ходят на кабана. Могучий удар — и губительное острие глубоко пронзило волчью плоть; но La Bête налег на древко, заставил человека сделать шаг назад… Споткнувшись о распростертое тело Рейнхарда, Куэльяк не удержался на ногах. Зверь дотянулся до своего врага, жестоко истерзал Куэльяку лицо, вскинутую для обороны руку, запустил клыки в шею и исторг жизнь — в тот самый миг, когда Антуан Энневаль и Обюссон, шагнув вперед с занесенными фальчионами, пронзили его самого.
Так погиб Зверь, великий волк: проливая свою и чужую кровь, клыками встречая сталь, пал он на тела сраженных им врагов. Мертвый — но все же торжествующий победу.
Да, так погиб Зверь…
Перевод Григория Панченко
Малютка Мари и волки
Уэльгоа, в переводе со старофранцузского «высокогорные дебри», — самый большой из лесных массивов, покрывающих центральную часть хребта Финистер, что на западе Франции. Деревушка Карэ угнездилась на горном склоне прямо возле лесной опушки, уютно свернувшись, словно кошка, греющаяся под лучами солнца. Там, на крошечной ферме, жили Жан Трефранк, его жена Лили и их единственное дитя, кумир их сердец, прелестная малышка Мари. Ко времени, о котором повествует наш рассказ, ей едва сравнялось шесть лет — и поистине счастлив любой дом, в котором обитает столь очаровательное существо.
Владения Трефранка не превышали трех акров, но он рачительно хозяйствовал на своей земле, собственными руками построил дом, вместе с супругой возделывал виноградник; несколько кур и свинья занимали важное место в их микрокосме. Овощами их снабжал огород, а дрова надлежало собирать в лесу.
В местной коммуне Жан исполнял обязанности лесного смотрителя, что приносило совсем небольшой доход, но это служило семье дополнительным подспорьем. Другие возможности заработка открывались во время сбора урожая, когда Жан и Лили помогали соседям, обладавшим более обширными участками.
Эти мелкие, но постоянные труды, подстрахованные извечным крестьянским трудолюбием и бережливостью, а также чисто французским здравым смыслом, обещали им верное благополучие на долгие годы вперед. Они даже завели банковский счет, куда регулярно перечисляли деньги, которые в дальнейшем должны были стать приданым маленькой Мари. К ее шести годам там накопилась, конечно, еще совсем скромная сумма.
Жизнь семьи протекала очень счастливо, можно даже сказать — идиллически.
Лес, который лежал буквально за порогом, в броске камня от их дома, был дик и первобытен, ничуть не изменившись с древних времен. Кроме того, он изобиловал волками: встречали их нечасто, зато слышали буквально каждую ночь. Но, хотя такое может показаться странным, обитатели Карэ нимало не тревожились по этому поводу. Дело в том, что они были твердо уверены: волк никогда не причинит вреда человеку. И имели для такой уверенности веские основания.
Как такое возможно? Неужели рассказы об ужасах «людоедской карьеры» Курто и La Bête — вымысел? Если так, то не превращает ли это в сказки все истории о нападениях волков? Нет, все это правда, причем человекоядные чудовища минувших веков и волки нынешнего Уэльгоа — один и тот же вид, некогда заставлявший содрогаться всю Францию. Природа серых хищников осталась прежней, они никоим образом не «вырожденцы»: современные хищники столь же прожорливы, стремительны и сильны, как и их страшные предки. Однако их отличает одна важная черта: во всем, что касается общения с человеческим племенем, они лишены былой самоуверенности.
Теперешний волк, если можно так сказать, гораздо лучше образован. Он научился бояться людей. Причем настолько, что даже запах человека для него много страшнее любой опасности, которая может ему встретиться в дикой природе.
Отныне охота на людей — нечто совершенно немыслимое для волка. И причина этого проста: хорошо усвоенное ими могущество свинца и пороха, необоримой силы современных ружей. Множество бедствий испытала волчья раса, прежде чем накрепко усвоила: человек с дубиной, даже с луком и стрелами — добыча пусть и нелегкая, но такая, которую при случае все-таки можно одолеть; однако человек с огнестрельным оружием, достигшим совершенства, — нечто принципиально иное. Волку нечего противопоставить ему. А там, где нельзя победить, остается только отступить.
