– А что же? Конечно, возьмусь.
В речи, рассчитанной на школьников-старшеклассников, Костя вложил все свои знания и все свое остроумие. Имея дело с товарищами, он не стеснялся применить какой-нибудь специально школьный оборот или лишний раз пошутить. Пример «петухов» показал ему, что шутка иногда очень помогает. Вот отдельные моменты его речи.
– Наука не противоречит религии. Верующие говорят, что мир и жизнь сотворены Богом, а ученые – что они созданы силами природы. В этом так же мало противоречия, как и в том, если кто скажет, что сочинение написано Бурениным, а другой возразит – нет, чернилами. Деятель – Буренин, чернила – средство. Так и во вселенной. Деятель – Бог, природа – средство…
– Поговорим о возможности занесения жизни с других планет. Мы недавно учили, каковы размеры вселенной. Небесные тела отстоят друг от друга на тысячи и миллиарды световых лет, и среди всех, которые поддаются изучению, не нашлось ни одного, на котором была бы обнаружена жизнь. Но предположим, что в те времена, когда Земля только что сформировалась, где-то существовало такое тело, с которого во все стороны распространились зародыши жизни. Сколько же должно быть этих зародышей, чтобы в неизмеримой вселенной некоторые из них могли попасть на Землю – представляющую в этой вселенной микроскопически малую точку? Возможность этого практически равна нулю, разве только допустить, что «жизнь» организованным порядком устремилась прямо на Землю. Но и тогда ей предстояло преодолеть невероятные трудности. Несясь по мировому пространству, «жизнь» в течение длительного периода, исчисляемого энным количеством световых лет, должна была подвергаться действию холода, достигающего в мировом пространстве, как вы знаете, более тысячи градусов Цельсия
[106]. После этого, попав в земную атмосферу на метеорите или космической пылинке, или еще как, «жизнь» сразу же перейдет в раскаленное состояние, измеряемое несколькими тысячами градусов. Если бы при такой обстановке «жизнь» сохранилась, это было бы чудом, далеко превосходящим чудеса христианской религии, вроде трех отроков в вавилонской печи.
Мне возразят, что «жизнь» могла сохраниться в глубоких трещинах крупных болидов, где температура значительно ниже, чем на поверхности. Но если эти трещины узки, то при полете сквозь земную атмосферу они должны накрепко заплавиться и похоронить в себе «жизнь»; если же достаточно широки, то температура там будет та же, что и на поверхности. И в том, и в другом случае можно сказать вместе с поэтом: «Тише! О „жизни“ покончен вопрос»…
…Если «жизнь» вещественна, то ей бы не поздоровилось, а если нематериальна, тогда другой вопрос, но и другой разговор…
Но допустим, что «жизнь» преодолела все эти препятствия и расселилась на Земле. Тогда нужно ответить, откуда же она взялась на той, самой первой планете. Что ни говори, а вопрос все равно остается открытым…
Ребята построили свой диспут по образцу недавно слышанных, так что Костя разделил весь материал на две речи, но сказать ему удалось только первую. Во время нее школьные активисты (сами же и предложившие диспут) беспокойно шушукались между собой, а потом секретарь комсомольской ячейки Федотов заявил, что они поступили неосмотрительно, допустив диспут без согласования с руководством, и что поэтому его нужно отложить до тех пор, пока не будет получено разрешение от начальства. Разрешения такого, конечно, не последовало. Вместо того через несколько дней зав. школой И. Я. Родионов вручил Косте справку, что он исключается «как не поддающийся влиянию школы и разлагающе действующий на учеников».
– Вы хоть напишите: «разлагающе действующий на учеников в религиозном отношении», – попросил Костя. – А то можно подумать, что я какой-то хулиган.
Родионов добавил требуемые слова и, передавая Косте справку, сказал: «С этим документом можете в академию ехать».
Неизвестно, с каким чувством были сказаны эти слова, но они были похожи на злую насмешку – ни о какой академии в то время не могло быть и речи.
Еще давно, за несколько лет до смерти жены, отец Сергий заметил, что самые тяжелые события в его жизни происходят Великим постом. Как бы в подтверждение этого, Костя был исключен тоже Великим постом, за два месяца до окончания школы.
В конце Фоминой недели был назначен еще один диспут: «Возможно ли воскресение мертвых?» Опять Костя собрался выступать, опять отец Сергий пришел в клуб с целой связкой книг, но безбожники не явились. Может быть, они надеялись, что слушатели, устав ждать, разойдутся, но ушли только единицы, основная масса упорно ожидала. Наконец часа через полтора-два послали узнать, в чем дело. Только после этого на трибуне появился один из членов союза безбожников и объявил, что диспут отменяется, так как докладчик уехал в командировку. Причина была явно неуважительная. Если уехал один, могли выдвинуть другого или, в крайнем случае, отложить диспут, а не отменять совершенно.
Все восприняли это как решительную победу верующих. Значит, ни Бочкарев, ни Мурзалев и никто другой не решились взять на себя ответственность и заменить докладчика. Да и вообще, никто не сомневался в том, что командировка была только предлогом. Просто, обсудив возможности, свои и противника, безбожники решили отступить с наименьшими потерями. На это указывало даже то, что с объявлением об отмене диспута прислали какого-то незаметного, который на все вопросы мог бы отговориться незнанием.
Отец Сергий забрал свои книги и отправился домой в сопровождении детей и Димитрия Васильевича. Его возвращение было похоже на небольшой триумф.
– Поздравляем, батюшка! – кричали ему обгонявшие и даже те, которые спокойно сидели у домов, как будто их ничего не касалось. Отец Сергий на ходу приподнимал шляпу и отвечал: «Да вот, без драки попал в забияки».
Диспуты кончились, ученье прекратилось, а нового дела, новых интересов пока не было. Костя все еще переживал тревоги и волнения прошедшей зимы. Вот в это-то время, начав с шутки и постепенно перейдя на серьезный тон, он и сочинил стихотворение, первая половина которого приведена в главе «Диспут», а продолжение дается сейчас.
Атеисты в докладах стремились
Фактов цепь повернуть кверху дном.
Оппоненты-священники бились
Величайших ученых умом.
Много было здесь всем возражений,
Много сильных и шумных похвал.
Но, быть может, объятый сомненьем,
Кто-нибудь здесь и правду искал.
Кто действительно истину ищет,
Вникни сам, рассмотри и реши:
Рукоплещет народ или свищет,
Ты вниманьем к тому не греши.
Посмотри на безверие модное,
Что внушает нам страх пред концом,
И на веру в Христа благородную,
Что венчает бессмертья венцом.
Обратись и к научному методу,
Посмотри, сколько веры и в ней.
Не имеешь ты права поэтому
Говорить, что наука сильней.
Прикрываясь сужденьями ложными,
Нам кричат: справедливость напрасна!
Грех и лживость найдены возможными…
Но мы с этим совсем не согласны.
Мы за Того, Кто в мученьях распятья
Пролил за всех неповинную Кровь.
Наша программа – всеобщее счастье,
Наши лозунги – Бог и Любовь.
Выбирай, если хочешь, проклятья,
Твоя воля свободна, иди!
Но, гоняясь за призраком счастья,
Ты увидишь тоску впереди.
Если ж ты, укрепляемый верою,
Встанешь твердо, как дуб-великан,
То ты кровью своею и нервами
Впишешь подвиг в науку векам…
Как червь волочится в пыли,
Считая грязь своим пределом.
Так и безбожье на земли
Животным манит стать уделом.
И как орел, взлетая к небу,
Кругами мощными парит,
Так вера в огненном порыве
О Боге вечном говорит.
Ни Лушников, ни Мурзалев,
Ни Олещук иль Луначарский
Не поразят из-за углов
Великой веры христианской.
Сгниют они в своей пыли,
Развеет вихрь земное счастье;
А Бог и вера – посмотри —
Во всех не потеряют власти.
Мы знаем: в этом мире боле
Все только внешность и наряд.
А в нашей вере в Божью волю
Зарницы вечности горят.
И. К. С.
(Такую подпись Костя придумал несколько позже. Она означает: иподиакон, потом иерей, Константин С-в.)
