Вспомнили, что Надя – младшая дочка в семье, балованная, любимая. Старшие дети сводные, только Иван да Надя общие, ну, вот мать и баловала ее, души в ней не чаяла. Доходило до того, что, прежде чем дочке лечь спать, мать ложилась в ее постель, чтобы согреть ее своим телом.
Все для Нади было готово, все ей давалось легко, без забот, и вот – одно мгновение, один удар грома – и ничего нет… «Не надейтесь на князи, на сыны человеческие…» и ни на что земное. Только к Господу нужно обращаться за помощью.
Отец Сергий не делал специальных нравоучений на эту тему; он просто время от времени вставлял свое словечко в общий разговор, и от этого словечка как бы само собою получалось так, что всякий раз, вспоминая о Наде, дети отца Сергия не могли не думать о том, как непрочны, как бессильны все человеческие планы, надежды и расчеты.
Вернувшаяся вскоре домой Соня тоже привезла тяжелые новости. В то время как она жила в Погромном, в Самаре шел судебный процесс над священниками отцом Иосифом Орловым, отцом Николаем Донсковым, отцом Анисимом Пряхиным и над группой верующих, имевших отношение к Авилкину долу. Совершенно искусственно к ним присоединили еще группу хлыстов с их вожаком Кондратием, хотя он не менее чем за год перед тем православной духовной властью был отлучен от Церкви. Самарская газета описывала грязные подробности изуверской деятельности хлыстов и попутно старалась мазнуть этой грязью духовенство. Но это попутно. В основном же им, особенно Пряхину, предъявлялось обвинение в агитации в Авилкином доле. Всех четверых приговорили к расстрелу.
Возвращаясь из Погромного, Соня остановилась на несколько дней в Самаре повидаться с родными, в том числе и с Юлией Гурьевной, гостившей у сына. Ночевала Соня у сестры отца, Надежды Евгеньевны. Утром они еще лежали в постели, когда постучала Юлия Гурьевна. Вид у нее был такой, что Надежда Евгеньевна встревоженно спросила: «Что случилось?»
– Павла Гурьевича приговорили к расстрелу, – тихо и как будто безучастно ответила Юлия Гурьевна.
Глаза Надежды Евгеньевны выразили испуг и страдание.
– Да что вы? Не может быть! – ахнула она и заторопилась: – Садитесь, рассказывайте. Да не расстраивайтесь так, может быть, все еще обойдется.
Тем же тихим, ровным голосом, за которым скрывалась тяжелая мука, Юлия Гурьевна рассказала подробности закончившегося накануне суда. Впрочем, она сама знала очень мало, только внешние факты. Остальное стало известно значительно позже.
Погубили его те же хлысты, которые у них и в соседних селах были известны под именем беседчиков. Они давно враждовали против отца Павла. Большинство духовенства не склонны были считать их сектантами, считали обыкновенными любителями собраться «побеседовать». Многолетние наблюдения привели отца Павла к другим заключениям. Он поделился своими наблюдениями с самарским священником Докукиным, давно интересовавшимся этим вопросом. Вскоре Докукин выпустил книгу, изобличавшую беседчиков, и в особом обращении благодарил отца Павла, который много помог ему. После этого отец Павел, тогда еще довольно молодой, жил в постоянной тревоге. Его дом несколько раз поджигали. Матушка не спала ночей, следя за двором, и все-таки поджоги продолжались. Благодаря бдительности матушки, пожары удавалось быстро замечать и тушить, но один случай чуть не кончился катастрофой. Это случилось ранним утром, когда отец Павел ушел к заутрене, а матушка прилегла, решив, что опасность миновала. Внезапно вспыхнули облитые керосином стены и дверь; матушке пришлось спасаться через окно. При следствии выяснилось, что поджигала кухарка батюшки, дочь которой была беседчицей; даже керосин, которым она пользовалась, она взяла из стоявшей в чулане большой бутыли. Это ее и выдало. Ночевавшая в доме по просьбе матушки старушка, заметила, что накануне бутыль была почти полна, а утром – чуть не наполовину пустая.
После этого пожара семья отца Павла долго жила в каменном здании школы; там пришлось сделать железные двери, так как деревянные тоже поджигали.
После нескольких лет таких волнений жизнь потекла несколько спокойнее, но процессы над духовенством подали хлыстам мысль, как избавиться от ненавистного священника. Подкупленный ими свидетель (на областном суде он не подтвердил своих показаний, а потом сознался, что был подкуплен) дал показания, что отец Павел агитирует против колхозов. Его, как и первую группу, приговорили к высшей мере, но потом заменили десятью годами лагеря. Он погиб в 1938 году.
Глава 26
Свое важное дело
– А, Николай Андреевич, заходите, заходите! Давно вас не видел. Что нового?
– Новости, отец Сергий, тревожные, – ответил Роньшин, даже не успев пройти в комнату. – Говорят, Александр Введенский сюда собирается.
– Может быть, попусту болтают? Что ему здесь делать? – усомнился отец Сергий.
– Нет, слухи верные, от людей, которые с Москвой, с тамошними обновленцами связь имеют. Введенский ведь теперь везде разъезжает, особенно, где обновленчеству туго приходится. Старается оправдать свое звание «митрополит-благовестник». Придумают же такое! Вызывает православное духовенство на диспуты, а если оппонентов ему не находится, лекции читает.
Задумались… Помолчали…
– Да-а… – протянул отец Сергий.
– Что?
– Скажешь и «да», коли нечего больше сказать.
Опять посидели молча.
– С Введенским много не наговоришь, – сказал Николай Андреевич. – Он Луначарского побеждал. Один Иларион Верейский его забивал. А мы что?
– Мы что? – встрепенулся отец Сергий. – У нас правда. Почему он Луначарского побеждал, а Илариона победить не мог? Потому что в первом случае он за правду стоял, за Бога, а во втором – за свое обновленчество. Обновленческий обман мы, в случае чего, и простыми словами объяснить можем, хоть не имеем такого красноречия, как Введенский. На правду слов немного нужно.
Опять волнения. Опять молитвы.
Введенский не приехал, зато на смену этим волнениям пришли уже описанные волнения с появлением второго епископа Павла.
Все меньше оставалось духовенства по селам. В первую очередь, конечно, страдали наиболее видные, так что в некоторых округах некого было назначать благочинными. Епископ Павел вынужден был передавать управление этими округами соседним благочинным. На юге викариатства он выбрал протоиерея Устимова из Сухой Вязовки, почти такого же известного, как Парадоксов, и почти такого же старого, а у Моченева объединил даже три ближайших к городу благочиния.
– Уж вы потрудитесь, отец Александр, – сказал ему владыка. – Отца Сергия я не нагружаю, у него свое важное дело.
Этим важным делом была апологетика. Хотя диспуты больше не организовывались, отец Сергий продолжал собирать и обрабатывать попавший в его руки апологетический материал. Особенно упорно работал он над темами происхождения мира, жизни и человека. Материал для этого он собирал по крупицам – запись чьих-то диспутов, статьи из журнала «Антирелигиозник»
[114], отдельные книги писателей-атеистов, старых и современных, и критика на эти книги. Сопоставляя высказывания атеистов по интересующему его вопросу, отец Сергий показывал, как путаются и противоречат себе и друг другу атеисты в своих наиболее крайних утверждениях, в то время как общепризнанные выводы вполне можно увязать с различными пониманиями этих вопросов.
