Много помогла ему книжечка бывшего преподавателя Самарской семинарии Василия Васильевича Горбунова «Творение или эволюция?». Изданная в 1910 году, эта книжечка была первой попавшей в руки отца Сергия, в которой систематически и убедительно доказывалось, что нет нужды делать тяжелый выбор – «или признать современные выводы естествознания и отвергнуть идею творения, сохранив веру в Библию, заглушить голос разума. Нужно тщательно разобраться в современных выводах естествознания, чтобы решить, какие из них приемлемы для христианства, а какие нет».
В. В. Горбунов доказывал, что развитие мира по Канто-Лапласовской теории происходило в том же порядке, как это указано в библейских днях творения, если, конечно, принять во внимание разницу формулировок и языка ученых XIX века и Моисея, писавшего для кочевников-евреев почти за три с половиной тысячи лет до того
[115]. Горбунов в известной степени признавал теорию эволюции, но с серьезными ограничениями. Органическая жизнь не возникла самостоятельно, а сотворена Богом особым актом творения. Впрочем, это такой вопрос, который касается только внутренних убеждений человека, а никак не его научной деятельности. Признать ли естественное происхождение жизни или сотворение как ее, как и мира, Богом, – это не остановит и не продвинет развития естественных наук. «Если такие научные гении и таланты, как Коперник, Кеплер, Ньютон, Фарадей, Максвелл, Ляйелль, Дж. Гершель, Луи Пастер, Ю. Либих, Гельмгольц и другие, были людьми религиозными, то, полагаю, можно не опасаться, что религия может помешать естествознанию», – писал он.
Горбунов отвергал самозарождение, но не по религиозным соображениям, а потому, что оно научно не обосновано. Наконец, он считал, что «в полном согласии с Библией» можно признать, что «тело человека состоит в кровном родстве с органическим миром», но… «Без творческого вдыхания в него духа жизни оно так и осталось бы только телом, неспособным подняться выше телесных потребностей. И если мы в религии, искусстве и науке возвышаемся над животными, то потому лишь, что носим в себе образ Божий, образ Того, Кто создал мировые законы, почему законы нашей мысли и оказываются тождественными с законами вселенной».
По-прежнему приносил книги из библиотеки сына и отец Иоанн Заседателев. Он и сам начал писать о происхождении мира и с увлечением толковал о том, что еще нашел у «профессора Онучина», как он, упорно нажимая на «о», произносил фамилию Анучин.
По-прежнему добывала кое-что в городской библиотеке Соня. Как было раньше с историческими сочинениями, так и теперь – с естественно-научными. В библиотеке находились только разрозненные тома отдельных ученых. Все-таки девушке удалось достать «Естественный отбор» А. Уоллеса, друга и последователя Ч. Дарвина, и «Чудеса жизни» Э. Геккеля. История ей больше нравилась, естественную литературу она читала только по необходимости, с внутренним сопротивлением. Может быть, поэтому у Геккеля ей больше всего запомнились и, конечно, сильнее поразили ее не научные, а моральные его выводы. «Следует дать врачам право, если не вменить в обязанность, убивать безнадежно больных и вообще неполноценных людей. А матерям нужно разрешить не только делать аборты, но и убивать почему-либо мешающих им уже рожденных детей, пока они не достигли такого возраста, что начнут сознавать свое „я“ отдельно от мира».
Попробовала Соня попросить и «Мировые загадки» Геккеля – книгу, без упоминания о которой не обходилось почти ни одно антирелигиозное сочинение. Почему-то в этот вечер в библиотеке не было заведующей, очень опытной и знающей, а выдавала книги ее помощница. Она долго рылась в соседней комнате, где лежали книги, не пользующиеся широким спросом, и вышла оттуда с виноватым видом. «„Мировых загадок“ у нас нет, – извиняющимся тоном сказала она. – Может быть, вас устроит вот эта?»
Небольшая, по сравнению с недавно сданным Уолессом, всего страниц на двести – двести пятьдесят крупной печати книжечка, в скромном черном переплете. На заглавном листе острым, напоминающим готический, шрифтом, напечатано: «Д-р Э. Деннерт. Геккель и его „Мировые загадки“».
У Сони мелькнула мысль скорее схватить книгу и бежать, пока библиотекарша не спохватилась и не отобрала ее.
– Думаю, что устроит, – ответила она, с трудом сдерживаясь, чтобы не показать своей радости. Ей случайно пришлось прочитать в «Миссионерском обозрении» подробную рецензию на эту книгу. Книга заключала в себе беспощадную критику не только произведений Геккеля, но и его добропорядочности. Д-р Деннерт говорил о многочисленных подделках и передержках в работах Геккеля, подробно рассказывал нашумевшую «историю о трех клише» – о том, как в доказательство своей теории Геккель дал три отпечатка с одного клише и выдал их за снимки зародышей собаки, обезьяны и человека. О другом случае, когда Геккеля уличили, что он в рисунке эмбриона обезьяны убавил несколько хвостовых позвонков, а к эмбриону человека прибавил, опять с той же целью – доказать, что в эмбриональном периоде они одинаковы и т. и.
В книге Деннерта эти случаи выдачи желаемого за действительное были описаны подробно, указаны фамилии ученых, обнаруживших обман, высказывания других, несогласных с Геккелем. Указывался и метод оправдания Геккеля: уличенный, припертый к стенке, он не опровергал сказанного противником, а старался облить его грязью, не особенно заботясь об истинности своих обвинений.
Словом, книга оказалась настолько интересной, что расстаться с ней в положенный срок не было сил. Решили насколько возможно задержать ее, и Соня взялась переписывать сначала наиболее важные главы, а потом, увидев, что с возвратом не торопят, и все остальное. Когда же месяца через два-три переписка была закончена и Соня понесла книгу в библиотеку, там ее ожидал новый сюрприз.
– За вами эта книга не числится, – сказала библиотекарша, просматривая пухлый формуляр Сони, в котором за эти месяцы прибавилась не одна страница записей.
– Вы, вероятно, спутали, взяли ее не у нас, а где-то в другом месте. – И не приняла книгу, несмотря на то, что на ней стоял штамп библиотеки.
Когда работа отца Сергия получила такой вид, что ее можно было считать законченной, он отвез ее В. В. Горбунову
[116], попросил его дать свой отзыв. Отзыв был благоприятный. Василий Васильевич в приложенной записке хвалил работу своего бывшего ученика, только сделал примечание на полях, что теперь уже никто не говорит о происхождении человека непосредственно от обезьяны, а только от общих предков. Поэтому достаточно было бы раскритиковать только эту теорию и не тратить время на другую.
