Юлия Гурьевна уехала очень скоро, даже не дождалась присоединения Ивана Борисовича, на котором ей очень хотелось присутствовать. Уехала, чтобы, как она делала каждый год, побывать и у сына, и у дочери, и у сестры. Только на этот раз она не вернулась обратно, а осталась жить в Мелекессе, у сестры, Ольги Гурьевны.
Через несколько дней отец Сергий собрался написать Мише. Он сидел за столом, а Соня пристроилась с шитьем на кухне и, погрузившись в работу, не обращала на него внимания. Он тоже, кажется, забыл о ее присутствии. Вдруг Соня услышала странный звук, похожий на всхлипывание. Она подняла голову и остолбенела: отец Сергий плакал. Крупные редкие слезы одна за другой скатывались на письмо.
Девушка подошла к склонившемуся над столом отцу и тихонько обняла его.
– Папа, не плачь, не надо! – шепнула она, сама едва сдерживая слезы.
Отец Сергий всхлипнул уже не скрываясь и слегка прижался головой к ее плечу.
– Ведь мне же его жалко! – как-то по-детски, беспомощно прошептал он.
Конечно, ему было жалко всех детей, но остальные были пока вместе. Даже оставшись без него, они смогут поддерживать друг друга, ободрить, посоветоваться, просто поделиться горем, а Миша совсем один.
Этой весной (1930 года) епископ Павел назначил отца Сергия благочинным дальнего, десятого округа.
– До сих пор я берег вас, не отрывал от занятий апологетикой, – сказал он, – а теперь больше нет такой возможности. У отца Александра и так уже три округа, больше его нельзя нагружать, а в самом округе некого назначить.
Впрочем, новое назначение вначале не доставляло отцу Сергию никаких хлопот. Оттуда ничего не писали, никто не приезжал, кроме одного мужичка, да и тот попал к своему благочинному по ошибке: вопрос, с которым он приехал, в прежнее время мог разрешить только архиерей, и теперь не мог никто. Представитель дальнего прихода приехал просить священника.
– Это не ко мне нужно, а к владыке, – сказал ему отец Сергий. Да и он едва ли что сделает. Нет священников.
– Нам бы хоть плохонького, – настаивал представитель. – Вот вас в соборе двое.
Такая формулировка в первый момент вызывала улыбку, а при внимательном отношении под ней можно было рассмотреть трагедию. Люди не просили священника знающего, хорошей жизни, о чем так беспокоились, бывало. Им бы хоть плохонького, лишь бы не умирать без покаяния, лишь бы не зарывали без отпевания, как животных. Вскоре отцу Сергию пришлось столкнуться с той же трагедией в еще более яркой форме.
Проходя по базару, он встретился еще с одним мужичком. Тот остановился невдалеке и без стеснения удивленно смотрел на него.
– Батюшка… ты что?.. – заговорил наконец мужичок. – Ты почему не в тюрьме?..
– Откуда ты, друг? – спросил отец Сергий.
– Из Перелюбского района.
Отец Сергий почувствовал укол в сердце. Перелюбский район – это как раз тот, в котором находится его благочиние. Там люди даже не представляют, что где-нибудь священники могут оставаться на свободе, а он, их благочинный, можно сказать, благодушествует дома, в своей семье, в своем соборе.
После коротких размышлений отец Сергий отправился к владыке, рассказал ему о встрече и высказал только что родившуюся мысль объехать свой округ и посмотреть, что там делается.
Владыка отнесся к этому плану сдержанно, не отклонил и не поддержал. Дескать, смотрите сами, ваше дело. Съездить бы, конечно, не плохо, но не настаиваю на поездке. Только один совет владыка дал очень определенно, как он умел очень хорошо делать – мягко, но настойчиво, так что его приходилось принимать как приказ:
– Если поедете, сначала обязательно зайдите в адмотдел окрисполкома. Объясните свое намерение и попросите у них документ, что они ничего не имеют против вашей поездки. В Перелюбе тоже, прежде всего, идите в райисполком и покажите этот документ. Потом в каждом селе начинайте прямо с сельсовета. Показывайте документ, объясняйте, зачем приехали, и будьте всегда у властей на виду. Пусть следят за вами, видят все, что вы делаете, и слышат все, что вы говорите. Потихоньку, наедине, без свидетелей, ни с кем не разговаривайте!
Все так и было сделано.
Отец Сергий уехал, а на другой день после его отъезда пришли с обыском. Непрошеных гостей встретили Соня и Костя, который почему-то был дома, может быть, пришел обедать. Наташи не было, у нее незадолго до того появилась работа, она готовила по немецкому языку двух девочек-сестер.
Высокий худой следователь Фролов, назвавшийся почему-то помощником начальника, начал вынимать книги с полки и из шкафчика в переднем углу и откладывать в сторону все писанное от руки. Прежде всего, туда попали сто пятьдесят ученических тетрадей с Костиными выписками из книг по истории философии и истории Вселенских соборов, и его записи уроков по физике. За последние он решил было вступиться. В них нет ничего интересного для Фролова, зато они скоро понадобятся Наташе, которая, не попав в восьмую группу, зимой занималась дома без учебников, по этим тетрадям. Фролов ответил, что, если в тетрадях не обнаружится ничего незаконного, он их вернет, и развернул недавнее Мишино письмо.
– Что это за чертеж? – строго спросил он.
Пришлось объяснять историю «чертежа». Соня собралась сшить брату новую рубашку, но не догадалась заранее снять с него мерки, и написала ему, чтобы он измерил одну из своих рубашек. А он, не зная точно, как нужно мерить, нарисовал в письме рубашку с растопыренными рукавами, провел пунктиром линии и написал цифры. Фролов недоверчиво выслушал объяснение, положил письмо в пачку изъятых бумаг и, видя, что работы будет много, послал своего помощника в сени, разбирать книги в ящиках. Соня пошла с ним. Писаного и там было немало. Отложен был и дорогой по памяти девический альбом покойной Евгении Викторовны со стихами, и многое другое, более или менее нужное. Попала и рукопись Ивана Борисовича, которую он принес, чтобы сохранить, и которую отец Сергий из деликатности даже не прочитал, и несколько толстых тетрадей – дневники отца Сергия и его покойного отца. Дневник дедушки было, конечно, очень жалко, но он Соню не смущал: кого заинтересует дневник человека, умершего более двадцати лет назад; тем более что там, как она хорошо знала, говорилось только о чисто личных, семейных делах. А что писал в своем дневнике отец Сергий, ей было неизвестно, кроме отдельных отрывков, которые он иногда читал вслух. Этот дневник он начал, когда началась его самостоятельная жизнь, в 1904 году, и продолжал хоть не до последнего времени, но довольно долго. Там вполне могли оказаться какие-нибудь неосторожные фразы, к которым легко придраться. Как быть?
Помощник Фролова копался в ящиках, кругом него все росли кипы вынутых книг и рукописей. Несколько стопок, в том числе и дневники, лежали на знаменитом крыльце, предмете «восторгов» Ивана Борисовича. Крыльцо давно не подвигали, и оно отошло от стены на добрую четверть. Соня устало присела на него ступенькой ниже заветной пачки, еще раз посмотрела на углубившегося в свое занятие помощника и… сунула пачку в щель.
