После этого переписка, конечно, прекратилась, но передачи возобновились не сразу, а только после особого случая. И вопрос, на сколько времени затянулось бы это лишение, если бы не предупреждение неизвестного друга.
Факт, что в числе прикосновенных к тюремным секретам нашелся такой по-доброму настроенный человек, кажется очень важным.
Итак, не было никакой возможности установить связь с отцом Сергием. В то же время порядки вокруг тюрьмы оставались по-прежнему патриархальными. Ворота днем не запирались, даже не притворялись, как следует, и у них всегда толклись женщины, стараясь увидеть в щель своих близких. У калитки стоял дежурный из самоохраны, т. е. из пользовавшихся доверием начальства заключенных, но для желающих пройти в контору путь был свободный, и время от времени, не очень часто, этим можно было воспользоваться. Контора находилась недалеко от главного корпуса, и, если хорошо рассчитать время, можно было увидеть своих на прогулке и показаться им. У «новособорных» имелся и еще один способ.
Ксения, племянница матушки Евдокии Гусинской, алтарницы, была замужем за старшим надзирателем Савкиным, а корпус, где жили семьи надзирателей, стоял в глубине двора. Если сделать вид, что идешь туда, и правильно размерить шаг, можно пройти в нескольких метрах от прогуливающихся заключенных, кружащихся между своим корпусом и водопроводной колонкой. Сама матушка Евдокия редкий день не бывала там, да еще выбегала с ведром к колонке; остальные применяли этот способ гораздо реже, чтобы не подвести Ксению, муж которой был наиболее грубым из надзирателей. Но все это не помогало решить основной задачи – получить от отца Сергия благословение.
За неделю с небольшим до Рождества приехал Миша, ему хотелось провести праздник в семье и повидаться с отцом. Пока что свидание их ограничилось краткими минутами, когда Миша проходил к надзирательскому корпусу, но даже и такая встреча заметно обрадовала отца.
Миша медленно шел мимо водопроводной будки, осторожно поглядывая на гуляющих, а они точно не замечали его; товарищи отца Сергия видели Мишу в первый раз, а сам отец Сергий шел задумчиво опустив голову; лицо у него было строгое и озабоченное. Миша боялся, что отец так и не взглянет на него. Но вот он поднял голову и посмотрел.
Когда Миша, постояв немного за углом, возвращался обратно, отец Сергий оживленно разговаривал с товарищами и смеялся.
Здесь, у ворот, где он проводил теперь чуть не целые дни, Миша встретился с молодым валяльщиком Демой Чикуновым. Дементий поселился в Острой Луке уже после отъезда отца Сергия и знал его только по слухам, зато с Мишей был знаком довольно хорошо. Несколько времени тому назад его судили, кажется, за неуплату налога, и отправили в Пугачев. Как осужденный, да за небольшую вину, он пользовался относительной свободой, работал без конвоя и мог ходить по всему двору. В его обязанности входило, между прочим, носить передачи от ворот, и Мишу он увидел, возвращая очередную непринятую передачу. Они поговорили несколько минут, и Дементий предложил: «Пишите записку, постараюсь передать».
Каждое слово записки Константин Сергеевич тщательно продумал. Она должна быть предельно краткой и предельно ясной, и вопрос требовалось поставить так, чтобы на него можно было ответить одним словом. Наконец выработали такой текст: «Церковь предлагает мне принять сан священника безбрачно. Благослови или отклони».
Вечером Миша передал записку Дементию.
Сейчас камеры священников охранялись особо строго, и выпускали из них только в присутствии надзирателей. Вдруг среди ночи около двери раздался тихий, приглушенный голос:
– Отец Сергий, слушайте!
Он отозвался, и Дементий сквозь дверь прочитал ему записку. Волнение помешало ответить немедленно. После короткой паузы отец Сергий сказал только одно, но зато решающее слово. Утром Дементий урвал минуту, чтобы подойти к воротам и шепнул Мише: «Отец Сергий сказал: „Благословляю!“».
– Никогда не забывайте молиться за Дементия, – наказывал впоследствии отец Сергий детям, – он оказал мне великое благодеяние.
На следующий день Костя пошел в контору. С тех пор как население тюрьмы возросло, увеличилось и число толпящихся у ворот. Жены новых заключенных, так же как и родственницы городского духовенства (в основном ходили женщины, как менее связанные с часами работы), приходили к воротам не только в дни передач, а ежедневно.
– Сердце не на месте, если не сходишь.
Даже Морозова-Ростовская, уже знавшая, что ее муж в Саратове, бросив детей на бабушку, время от времени приходила сюда, потолкаться среди таких же горемык, как и сама, взаимно поделиться новостями. Все эти очень разные, женщины перезнакомились между собою, с ними действительно становилось легче.
Все они с точностью до пятнадцати минут изучили время, когда гуляет та или другая партия, и установили у ворот свой жесткий распорядок, подпуская к щели только тех, чьи родные сейчас гуляли. Случалось, кто-нибудь идет из дома не торопясь, зная, что есть еще время в запасе, и вдруг замечают, что навстречу им идут те, которые сейчас должны бы дежурить у ворот. Идущие к тюрьме прибавляют шагу, а возвращающиеся, поравнявшись с ними, торопят: «Идите скорее, время изменили, наши уже отгуляли, сейчас ваших выведут».
Если охранник у калитки был достаточно добродушен и притворялся, что ничего не замечает, очередной тройке удавалось даже просочиться по ту сторону ворот и стоять там, пока гуляющие не заходили в корпус. Это был праздник уже не только для родственников, а для самих заключенных. Отец Сергий по близорукости не мог различить стоящих у ворот, ему подсказывали соседи, и он в знак приветствия поправлял шляпу. Весной он попросил, чтобы ему принесли очки, которые он уже давно не надевал.
Смена у ворот происходила быстрее, чем внутри, когда выходила новая партия, их родственники уже ожидали на своем наблюдательном посту.
Камеры для неработающих, прежние монашеские кельи, были маленькие, в каждой содержалось по три человека: священник, полицейский и бывший офицер, наблюдать было удобно. Отец Сергий обыкновенно ходил посредине.
– Как Христос между двух разбойников, – украдкой, чтобы не заметили гуляющие, утирая слезы, шептала миловидной, черноглазой «офицерше» Вишняковой старушка Белоусова, жена полицейского.
Константину Сергеевичу вовремя подали знак, и он пошел к конторе. На всякий случай он взял с собой денег, чтобы иметь возможность сказать – приходил передать через контору денег отцу. На его счастье, никто из сотрудников не проходил, и ему удалось постоять на крыльце. Отец Сергий с товарищами сделал широкий круг и, оказавшись за спиной выводившего их часового, широким крестом благословил сына. Еще круг – еще благословение. В третий раз он перекрестился сам, как бы говоря – молитесь!
И так уж, кажется, достаточно было волнений, а тут еще новое. Несмотря на строгую изоляцию, в какой находились священники, в город через Ксению проник слух, что отец Николай объявил голодовку. Он требовал объединения всего духовенства в одной камере, разрешения им передач и свиданий и права иметь у себя в камере богослужебные книги.
