Ожидали, что передачу принесет его мать, а оказывается, еще вопрос, получит ли она пропуск, а молоко и яйца необходимы как можно скорее. С помощью добрых людей все это удалось достать и принести довольно быстро.
В тот же день, также с помощью Божией и добрых людей, отец Сергий сумел сообщить о предательстве Апексимова, о том, какую роль Апексимов сыграл в его деле.
А вопрос, состоится ли встреча отца Николая с матерью, волновал сегодня не только по сочувствию к ним; Елена Константиновна должна была узнать у сына об отце Петре. Ее с нетерпением ждали весь вечер, высматривали у всенощной, долго ожидали на квартире, а ее все не было. Только во время заутрени Наташа увидела матушку в толпе, довольно далеко от себя, и, пробравшись к ней, тут же, за службой заговорила с нею. Старушка оказалась несколько глуховатой, они не сразу поняли друг друга, но все же наконец разобрались. Оказалось, отец Николай дал отцу Петру прямо-таки восторженную характеристику, подтвердив, что он не запрещен и не уклонялся от Православия.
Получив такое важное сообщение, Наташа решилась на чрезвычайный поступок – пойти на левый клирос и вызвать из алтаря брата. Подняться на амвон для нее целое событие, без особой нужды она не сделала бы этого и в пустом соборе, а тут она стояла на амвоне рядом с братом, облаченным в серебристый стихарь, и они разговаривали с ним перед глазами всего парода. Мало того, он велел ей сейчас же пройти в сторожку, увидеть там епископа Павла и сообщить ему все, что сказала матушка. Идти к архиерею в три часа ночи! Что же делать, нужно идти…
Владыка уже проснулся и готовился читать утреннее правило. Пришлось немного подождать, пока он умоется, и вот, с обычной приветливостью, даже ласково, он благословил девушку и приготовился слушать.
К удивлению Наташи, сообщение об отце Петре не произвело такого действия, как они ожидали. Владыка сказал, что уже поздно говорить об участии отца Петра в этой литургии, придется обойтись без него, а о дальнейшем его служении можно поговорить после, не торопясь. Зато другое сообщение, об Апексимове, поразило владыку, и он довольно долго ходил по комнате взад и вперед, в волнении повторяя вслух: «Ведь он священник… священник ведь он!..»
Не было, казалось, никакой необходимости рассказывать об этом именно сейчас, ночью. Просто так получилось, потому что Наташа, как и все они, еще находилась под впечатлением этого известия. Особой необходимости как будто не было, а как показали последующие события, может быть, и нужно было предупредить владыку против этого человека именно теперь. Ведь в этот особенный для отца Константина день, он, пожалуй, мог и не найти удобного времени для такого сугубо секретного разговора, а потом было бы поздно.
Едва ли отец Сергий сколько-нибудь уснул в эту ночь – он всегда старался держаться бодро, почти весело. Не показывая никому, что творилось в душе у него самого, он старался всем своим видом поднять и укрепить дух своих товарищей по камере. А если этого было недостаточно, если он замечал у кого-нибудь слезы на глазах или другие признаки особого волнения, он немедленно брал его под свою опеку:
– Отец Владимир, дорогой, что же это? Неужели плачешь? Вспомни, ведь ты христианин!..
Когда кое-кому начали разрешать свидания с родными, через них дошел разговор, что те, кто в одной камере с отцом Сергием, счастливее других – он и утешит, и успокоит, и ободрит. Но это не значило, что самому ему было легко. И, конечно, не было легко в ту памятную для него рождественскую ночь. Это был момент его духовного торжества, получало завершение все, над чем он трудился столько лет, следя за развитием сына. А с другой стороны, не было ли это в своем роде жертвоприношением Авраамовым?
Ночью в камере хорошо слышен соборный колокол. По его звону все поднялись, на память отслужили заутреню и обедницу, причастились полученными накануне Святыми Дарами. Потом остальные опять легли, а отец Сергий, в епитрахили, стоя у окна, слушал звон к литургии, трезвон, последний звон к «Достойно», молился и, мысленно воспроизводя происходящее в соборе, переживал великие для его сына минуты.
Хор допел последние слова «Херувимской» песни. Из алтаря вышли на Великий вход. Впереди, сияя милым детским личиком, идет Гора Пятаков с архиерейским жезлом, за ним Боря и Федя с «рипидами». Иподиаконы ведут ставленника, лицо которого покрыто «воздухом», в знак того, что он умер для мира и земных радостей, а также в воспоминание того, что ангелы закрывают лица свои перед сиянием славы Божией. Все трое, и ставленник и иподиаконы, в серебристых стихарях. Они спускаются с амвона и останавливаются на нижней его ступени лицом к Царским дверям. Важно шествует диакон Медведев с дискосом, смиренно – иеромонах с Чашей. Епископ выходит им навстречу, принимает у них сосуды. Звучат уставные слова Великого входа. Короткая торжественная пауза…
– Повели! – высоким взволнованным тенором возглашает младший иподиакон Ваня.
Это обращение к народу, сохранившееся от древних промен, когда народ участвовал в избрании священника.
Повели, честной народ, дай согласие на посвящение этого юноши! Ставленник делает поясной поклон епископу, и все трое поднимаются по ступеням на амвон. Короткая остановка, и вот уже звучит уверенный, мощный баритон Агафодорова.
– Повелите!!!
Это обращение к духовенству Опять поклон, и серебряные стихари движутся дальше, к Царским дверям, где их ожидает диакон Федор Трофимович. Он берет ставленника и второй раз в жизни (первый был при посвящении в диакона) вводит его через Царские врата к архиерею, стоящему слева перед престолом.
– Повели, преосвященнейший владыко! – рокочет он самым густым своим басом.
Соня, стоявшая в третьем ряду от амвона, быстро проскальзывает вперед. Кто-то ворчит – загородила, но еще секунда, и она опускается на колени. Никому не мешает, и самой все видно, и, главное, душа этого просит.
Ставленник делает еще поклон, на этот раз земной. Потом иеромонах ведет его вокруг престола. Должен вести старший из служащих священников, но в этот раз он один, и старший, и младший, все тут.
Отец Сергий недаром любил повторять, что священник во время рукоположения венчается с Церковью. Когда его трижды обводят вокруг престола, как новобрачных вокруг аналоя, поются те же самые песнопения, что и при венчании, только в другом порядке.
При венчании начинают с «Исайе, ликуй!», выражая этим радостное чувство, которое должно быть у новобрачных, и лишь следующими песнопениями постепенно напоминают им о трудностях и обязанностях семейной жизни, приравнивающихся к мученичеству.
При рукоположении же мысль о мученичестве идет впереди всего.
«Святии мученицы, иже добре страдавше и венчавшеся, молитеся ко Господу…»
Потом призывают Того, Кто труды и скорби может превратить в радость, когда труды эти направлены к славе Божией.
«Слава Тебе, Христе Боже, апостолов похвал о и мучеников веселие, ихже проповедь Троица единосущная!»
И только под конец слышится «Исайе, ликуй!» – торжествующий возглас подвизавшихся и победивших.
