В это время в Самаре уже не было ни архиепископа Анатолия, ни епископа Павла. Вместо них был посвящен, без принятия монашества, священник Алексей Степанович Орлов, член училищного совета епархиального училища. Его многие знали и жалели. Человек он был честный, мягкий, как оказалось, слишком мягкий, до неустойчивости. Он колебался, объявлял себя то обновленцем, то староцерковником, то опять обновленцем. Почти так же держал себя и протодиакон Руновский из кафедрального собора, но отношение к ним было разное. Орлова жалели, как доброго, но слабого человека, попавшего в такую сложную обстановку, где нужна большая твердость характера, а Руновского осуждали, как карьериста, мечущегося, чтобы не упустить, где лучше.
Больше всех помог отцу Сергию преподаватель церковной истории Павел Александрович Преображенский. Человек большого ума, большой эрудиции и глубоко религиозный, он, как и предполагал отец Сергий, вел переписку с Москвой и знал больше фактов, чем другие. О том, о чем, он, сидя в своем сплошь заставленном книгами кабинете, рассказывал бывшему ученику, было много известного отцу Сергию из других источников, много заключений, к которым он сам пришел, один или с помощью друзей, но много и нового. А главное, все это было связано в стройную, цельную систему и заканчивалось ясным выводом, вытекавшим из всего предшествовавшего.
Он начал с того, что подробно разобрал с гостем программу «Живой Церкви», о которой много говорили, но которую почти никто не знал.
Между другими пунктами Павел Александрович обратил внимание на выражение: «Пересмотреть веро– и нравоучение». «Кто имеет право пересматривать вероучение? – комментировал он. – Даже Вселенскому собору не дано такое право. Апостол Павел говорит: „Если я или ангел с небеси благовестит паче, неже благовестихом, анафема да будет“. Правда, на соборе двадцать третьего года и не решились заговорить о пересмотре каких-либо догматов, но программу-то „Живой Церкви“ приняли в целом, значит, с этим предложением о пересмотре. Или еще: „О творении мира Богом при участии сил природы“. Такая формулировка неприемлема, она как бы предполагает несколько творцов; мы можем признать творение не при участии, а только при посредстве сил природы.
А вот нравоучения-то на соборе коснулись и изменили его. А оно является такой же неотъемлемой частью Православия, как и вероучение. Если бы кто-нибудь начал учить: „Убивай, прелюбодействуй, плати злом за зло“, – это было бы уже не христианское учение, как и в том случае, когда отвергают Божество Иисуса Христа. Обновленцы ввели женатый епископат и второй брак для священников. Между тем вопрос об этом разбирался на соборах, и не на одном». (Павел Александрович привел ряд церковных правил, говорящих о том, что священник должен быть женат только один раз, а епископ совсем не должен иметь жены или же должен быть вдовцом после первого брака. Попутно разбили неправильные толкования обновленцев.)
«Отцы соборов подошли к этому вопросу очень гуманно. Они не согласились с предложением Западной Церкви о безбрачии для всего духовенства, нашли это слишком трудным, но поставили ограничение – один брак, потому что „…если священник не сохранит верность умершей, как можно надеяться, что он сохранит верность Церкви?“. А для сравнительно небольшого количества епископов установили и более трудный подвиг – безбрачие. Они должны всецело отдаться заботам о Церкви и пастве, не отвлекаясь заботами о семье».
В кабинет вошла сестра хозяина, Мария Александровна, и пригласила к чаю. Павел Александрович скороговоркой закончил, что, конечно, тяжело священникам, овдовевшим очень молодыми или с маленькими детьми, и нельзя строить законы, приспосабливаясь к несчастью некоторых отдельных лиц. Предположим, разрешили бы второй брак! И тогда возможны случаи, что у кого-то рано умрет и вторая жена, а детей-то от двух браков будет еще больше. Что же, разрешать третий? Ведь и среди мирян есть такие, которые еще молодыми пережили уже трех жен; не разрешается же ради них четвертый брак.
Он поднялся и пригласил перейти в столовую. Подождав, пока гость обменялся несколькими фразами с хозяйкой, Павел Александрович продолжал: «Если такие обездоленные священники хотели законным путем добиться смягчения существующих правил, они должны были явиться на собор, как просители, и ожидать решения своей участи, особенно те, которые женились еще до собора. Эти-то уже должны бы оказаться на соборе в качестве подсудимых. А на деле они явились не только полноправными членами, а даже руководителями.
Например, Александр Введенский
[58], Петр Блинов
[59], именующий себя митрополитом всея Сибири. Петр Блинов даже председательствовал на заседании, обсуждавшем вопрос о женатом епископате. Разве это допустимо?
Поднимался на соборе двадцать третьего года и ряд других вопросов: о богослужении на русском языке, праздновании праздников по новому стилю «вместе со всей Европой». Об этом можно было бы еще говорить, если бы не Пасха. Вычисление Пасхи по существующей пасхалии применительно к новому стилю невозможно. Образец – недавно выпущенный обновленцами настольный календарь, где указаны даты празднования Пасхи на несколько ближайших лет. Редакторы журнала и не заметили, что одно из указанных ими чисел приходится в среду. В других случаях Пасха приходится ранее весеннего равноденствия, что запрещено седьмым апостольским правилом и первым правилом Антиохийского собора. Так что уж лучше праздновать ее вместе со всем православным Востоком и со своими старообрядцами, которые хоть территориально-то ближе нам, чем немцы и французы.
– Кроме участия Блинова и ему подобных, – продолжал Павел Александрович, – на соборе было много и других нарушений. Из числа делегатов с мест допускались только те, от которых ожидали поддержки, которых рекомендовали уполномоченные самозваного обновленческого ВЦУ. Вы ведь на себе испытали это, – как бы в скобках добавил он. – И о самозванстве ВЦУ тоже знаете? Что Патриарх Тихон доверил Введенскому, Красницкому
[60] и Калиновскому
[61] «принять и передать» дела патриархии, только канцелярию, больше им и для передачи не было доверено, – митрополиту Петру
[62], а они разгласили, что лично им передана вся полнота высшей церковной власти. Знаете? А что из этого следует? Собор 1923 года в таком виде, как он проходил, – не собор, а просто фракционный, партийный съезд «Живой Церкви». ВЦУ – не законная власть, а самозваное сборище. А значит, отпадает и самое тяжелое, чего так боятся многие, – вопрос об отделении от церковной власти, о признании ее неправославной. От законной власти – Патриарха и Местоблюстителя митрополита Петра
[63] – мы и не думаем отделяться, напротив, мы должны всячески подтверждать свое единение с ними. А ВЦУ и собор двадцать третьего года – обновленцев и самочинников, мы должны просто не признать, подчеркнуть их неправославие, то, что они сами, преступно, с обманом отделились от Православия, сделались раскольниками…
