Но предложение поставить на голосование программу в целом не прошло, миряне запротестовали. Многим из них односельчане дали строгий наказ узнать как можно подробнее, в чем состоят обновленческие новшества, а как лучше запомнить это, если не прослушав еще раз при голосовании? Решили голосовать по пунктам. Пробовали было просить тайного голосования, но Варин так резко запротестовал, что пришлось оставить эту мысль.
Впрочем, хотя некоторые боялись, а другие надеялись, что при открытом голосовании получатся заминки, все прошло как по писаному. Даже в тех случаях, когда Варин предполагал, что по этому вопросу никто не решится возражать, мужички охотно поднимали руку против.
Однако Варин не сдавался. Неожиданно он встал и безапелляционно заявил, что, каковы бы ни были результаты голосования, все равно все должны присоединиться к обновленчеству и подписать согласие с программой «Живой Церкви».
В церкви поднялся возмущенный шум. Большинство негодовали, но некоторые соглашались и пытались уговорить соседей; другие старались просто восстановить тишину, но и их голоса только увеличивали общий беспорядок. Благочинный Апексимов подошел к столу, где лежало заранее заготовленное постановление с одной только подписью – Варин, – и поставил свою. За ним подошел Мячин, потом Бурцев из Брыковки, потом… Сысоев, так усердно уговаривавший отца Сергия поехать на съезд и обещавший свою поддержку.
Отец Сергий никогда не мог связно и по порядку рассказать об этой части съезда. Трудно было говорить последовательно о наступившей суматохе, а может быть, сам он был уже в таком возбужденном состоянии, что не мог наблюдать.
Свой рассказ он обыкновенно заканчивал словами: «Тут мне стало дурно, и меня вывели».
Но председатель съезда, отец Димитрий Табунщиков, рассказывал подробнее. Не останавливаясь особенно на том, что происходило, когда окрик Варина деморализовал членов съезда, он вспоминал только один яркий эпизод.
«Вдруг, смотрим, что это хочет делать отец Сергий, – рассказывал Табунщиков. – Входит на амвон, делает три земных поклона перед Царскими вратами, прикладывается к ним и оборачивается к народу… а сам весь белый… и говорит: „Собор двадцать третьего года не признаю, осуждение Патриарха считаю незаконным, епископа Николая православным архиереем не считаю, к ‘Живой Церкви’ не подписываюсь!“
Тут он пошатнулся, мы его подхватили под руки и, почти без сознания, вывели из церкви. Кто-то побежал за водой, начали его отхаживать, а остальные обрадовались предлогу уйти и тоже за нами повалили. На том съезд и закончился».
Только позднее выяснилось, что у съезда было неофициальное, но важное продолжение. Если бы духовенство предвидело это, вероятно, большинство немедленно запрягли бы лошадей и разъехались, хотя бы даже пришлось заночевать в степи. Но взволнованные и утомленные люди не думали о возможности нового выпада со стороны Варина. Они расходились, обмениваясь впечатлениями по поводу происшедшего, не торопясь обедали и, по большей части, оставались ночевать. А в это время по квартирам уже сновали посланные от Варина, вызывая к нему то одного, то другого, поодиночке. Как проходили эти одиночные беседы, никто не передавал, но скоро стало известно, что чуть не все духовенство, бывшее на съезде, как тогда выражались, подписалось к «Живой Церкви». Из второго округа не подписались только отец Сергий С-в, отец Григорий Смирнов и отец Сергий Филатов из Духовницкого. Кроме того, остались под какими-то предлогами не приезжавшие на съезд отец Иоанн Тарасов и отец Алексей Саблин из Новотулки. Из пригородного округа не подписались отец Димитрий Табунщиков, служивший не то в Горяиновке, не то в Росляковке, и отец Василий Гусев. Сравнительно с другими местами это был большой процент, так как во многих округах не оказалось ни одного неподписавшегося, а второй округ, родина Варина, вдруг и подвел его.
Этот съезд был последним объединенным съездом двух округов. Вскоре после него для пригородного округа был утвержден благочинным Табунщиков, и связь между отдаленными селами, и без того слабая, совсем порвалась.
Не успел отец Сергий оправиться от потрясения, вызванного съездом, как к нему явился отец Иоанн Тарасов с важной и радостной новостью. Есть слух, и по-видимому достоверный, что в Саратове появился православный епископ. Одновременно с Тарасовым заехал навестить кума отец Григорий, зашел Сергей Евсеевич, и все единогласно решили, что нужно немедленно же отправить отца Иоанна в Саратов. Пусть повидается там с родными, да поподробнее узнает о тамошних делах и о том, не согласится ли новый епископ принять их в свое ведение. Расходы по поездке (тогда они казались значительными) поделить между тремя приходами.
А отец Сергий, уже без чьей-либо помощи, пока была возможность, опять собрался в Самару – за Соней и еще раз поговорить с друзьями.
На этот раз он приехал уже не советоваться, а рассказывать и убеждать. «Долго ли вы еще будете молчать? – говорил он и Бечину, и отцу Петру Смирнову, и Колесникову. – Теперь уже все ясно, ждать нечего, нужно действовать. Вы здесь на виду, на вас вся епархия смотрит, да и не одна Самарская, а и соседние тоже присматриваются. Нужно подавать пример».
Особенно много говорили у Колесникова, у него было самое щекотливое положение. В других церквах как-то все будто само собой получалось, подбирались единомышленники. Кафедральный собор, где служили уполномоченный ВЦУ Стрельников, протодиакон Руновский и Алексеев, постепенно становился оплотом обновленчества; Воскресенская церковь с двумя Смирновыми и Осиповским – православная; в женском монастыре, в трапезной служил Бечин – православный, а в главном храме – отец Петр Архангельский, колеблющийся; и в кладбищенской церкви, как и раньше, оставались Колесников и Сердобов, люди противоположных направлений. Продолжать так нельзя, и перейти в другой приход, без боя уступив церковь обновленцам, тоже как будто нельзя. Значит, не откладывая, нужно начинать борьбу.
Вечером в субботу, сидя средь родных, отец Сергий заявил, что в собор он теперь ни шагу не сделает, не будет сообщаться с раскольниками, а пойдет утром в Воскресенскую церковь. В это необыкновенное утро в церковь собрались не только отец Сергий с Соней, но и его брат, Филарет Евгеньевич. Правда, он шел как будто только для того, чтобы послушать хор. Уже много лет в Самаре славились два регента – Каленик и Олейников; в 1923 году первый из них пел в Воскресенской церкви, а второй – в соборе. Оба были художниками, мастерами своего дела, и у каждого был свой круг ценителей его искусства. Филарет Евгеньевич предпочитал Олейникова.
Утром уходили не все сразу. Сначала ушел отец Сергий, затем, окончив уборку комнат, Соня. Филарет Евгеньевич пошел последним.
Соня зимой чаще всего ходила в монастырскую трапезную и в собор. Но в трапезной служба начиналась раньше, а в собор после недавних разговоров девушка не хотела идти и пошла в Воскресенскую. Она пробралась на середину церкви, где увидела отца. Соня остановилась немного позади него. Через некоторое время, когда народ заволновался, пропуская сборщиков, она заметила и дядю – он тоже пришел сюда.
Отец Сергий увидел Соню, когда кончилась служба.
