Епископу Павлу в это время было около пятидесяти лет, и он отличался приятной наружностью. Невысокого роста, довольно полный, но не чересчур, с широкой и длинной седой бородой, величавыми манерами и ясными кроткими глазами такой чистой голубизны, какая редко сохраняется у взрослых, а особенно пожилых людей.
Эта его мягкость и кротость в первое время внушали отцу Сергию опасения. Он считал, что в такое сложное время, которое они переживают, епископ должен иметь особенно твердый характер, и боялся, что при епископе Павле окончательно разрушится и без того расшатавшаяся церковная дисциплина. Но опасения оказались напрасными, новый епископ прекрасно сумел сочетать мягкость и твердость. Спустя несколько лет отец Сергий уже говорил, что епископ Павел лучший архиерей из всех, которых он знал.
После первых приветствий начинался разбор заявлений. Их именно разбирали – не перелистывали наскоро, чтобы только подписать, а рассматривали со всех сторон, обсуждали, какие последствия повлечет за собой то или иное решение не только для подавшего заявление, но и для всех в той или иной степени заинтересованных в деле.
Не принимались во внимание только интересы самого владыки, а были среди заявлений и такие, которые грозили неприятностями лично ему. Потому что виновной стороной почти всегда оказывались самые нахальные, которые не постеснялись бы при первой возможности наделать гадостей и ему.
Случалось, он в раздумье сидел над каким-нибудь документом, соображая, как ответить.
– Если написать вот так?.. Пожалуй, не поймут. А если так?.. как бы не было неприятностей… Ну, Господи, благослови. – И, осенившись крестным знамением, он писал резолюцию, грозящую неприятностями.
Потом начинались разговоры уже не по заявлениям, а обо всем, что обращало на себя их внимание за последнее время, будь то события или случаи мирового или сельского масштаба. Делились своими радостями, опасениями, затруднениями, надеждами. Гостю устраивали постель около кровати владыки, и разговор иногда продолжался чуть не всю ночь, пока один из собеседников не засыпал на полуслове.
Не раз вспоминали и Мячина, и Варина с Апексимовым. (Грозившие неприятностями резолюции чаще всего касались их.) При этом к ним присоединялась еще фамилия Крюков. Чем он тогда «прославился», когда и как попал в округ и когда исчез оттуда – все это почему-то забылось, осталось только яркое воспоминание о том чувстве, которое вызывали поставленные рядом фамилии трех китов обновленчества: Варин, Крюков, Апексимов; Крюков, Варин, Апексимов; Варин, Апексимов, Крюков.
Близость у них была не только моральная, но и территориальная, Крюков служил где-то в той же стороне, где и двое остальных. По-видимому, он или самостоятельно (т. е. без разрешения архиерея, но и без протеста Апексимова) занял Орловку, официально все еще числившуюся за Апексимовым, или же служил в Линовке, где были две церкви, и одна из них с двумя священническими штатами.
Апексимов так крепко засел в Левенке, что вытесненный им Седнев потерял терпение и попросил епископа Павла назначить его на приход в другой округ. Зато Мячин наконец оставил Никольское, а вскоре затем в селе появился молодой, бойкий и добродушный отец Яков Пеньков с целой кучей детворы. Второй штат решили упразднить, так как Никольское принадлежало к числу сел, особенно сильно пострадавших в 1921 году.
Трудно сейчас установить, в каком году, в 1924-м или 1925-м, приезжал в Острую Луку отец Николай Хришонков. Кажется, все-таки в 1924 году.
Существует старая поговорка: «Попа узнаешь и в рогожке». Но отец Николай и в рясе был похож на самого захудалого крестьянина, только что отошедшего от сохи. Не от плуга, а именно от сохи. Казалось, еще не успели как следует разогнуться державшие рукоятки сохи узловатые пальцы на его громадных, загорелых руках, не успела распрямиться ссутулившаяся спина… да и вся его внешность соответствовала этому представлению.
Отец Сергий никогда раньше не встречался с Хришонковым. Он был из Линовки, из местных крестьян. По рекомендации Варина епископ Николай Амасийский посвятил его сначала во диакона, потом во священника. На вопрос отца Сергия о причинах, заставивших его присоединиться к обновленчеству, а потом порвать с ним, и как он получил сан, ответ был простой: поверил своему батюшке, отцу Иоанну, куда тот пошел, и он за ним. А потом батюшка написал ему характеристику и предложил поехать в Пугачев посвятиться. Конечно, он поехал с радостью. Образование у него маленькое, он никогда и не мечтал быть священником, но раз сам батюшка предлагает… Потом заметил, что соседние села их обегают, начал разузнавать, советоваться, наконец надумал ехать к епископу Павлу. Варин больно отговаривал, даже грозил. Ну, это как Господь… Все-таки поехал, а архиерей наказал и сюда, к благочинному заехать, сообщить о своем присоединении.
После отъезда Хришонкова отец Сергий еще раз пересмотрел оставленные им документы, особенно характеристику Варина.
– Образование низшее, три класса сельской школы, – прочитал он. – Хором управлять не может, принадлежит к группе ЖЦ
[81]. В этих двух буквах и все дело.
В дальнейшем, присматриваясь к отцу Николаю, отец Сергий заметил у него и крупные достоинства. Народ ценил его за благочестие, за безупречную жизнь; он был, по местному выражению, «неженимый», т. е. девственник. С его словами считались. И если по недомыслию, по доверию к своему духовному отцу Варину, он уклонился в обновленчество, то потом нашел в себе мужество пойти по правильному пути, несмотря на Варина, находясь в самом логове врага. А через несколько лет он жизнью заплатил за свои убеждения.
В это же, приблизительно, время, осенью 1924 года или весной 1925 года умер отец Сергий Филатов, один из трех не признававших на съезде обновленчества, запрещенных Амасийским и не подчинившихся этому запрещению. Отец Сергий ценил его, зная, что его кротость соединяется в нужных случаях с твердостью. «Не беспокойтесь, он сам все прекрасно знает, что нужно сделает и делает без указки», – говорил он, когда при нем намекали на властную руку матушки Филатовой.
На место отца Сергия Филатова был посвящен его сын, Владимир Сергеевич.
Глава 38
1925 год
– Николай Потапович, я письмо получил. Знаете от кого? От вашего знакомого. От Николая Максимовича Варина.
Николая Потаповича никак не назовешь экспансивным. Он только хмыкнул, не то удивленно, не то недоверчиво, во всяком случае заинтересованно.
В прежние годы он действительно хорошо знал жившего сейчас в Пугачеве Николая Максимовича, отца уполномоченного ВЦУ. Но что тот мог писать отцу Сергию?
Письмо было большое, и все заполнено обвинениями против староцерковников и, в частности, против митрополита Тихона. «Вы не знаете митрополита, он давно обновленец», – писал Николай Максимович и в доказательство указывал на некоторые награды, данные недавно присоединившимся из обновленчества, на старика единоверческого священника, будто бы женатого вторым браком. Приводил и другие обвинения.
