Он на минуту остановился, сделал несколько глотков чая и продолжал:
– В то время или, может быть, еще немного раньше, на всю Россию было пять митрофорных протоиереев: в Петербурге, в Москве, протопресвитер военно-морского духовенства (так он чуть не архиерейскими правами пользовался, только не рукополагал) – в Казани… Двоюродный брат моей бабушки, Ефим Александрович Малов… так это величина и не Лаврскому чета! Можно сказать, апостол татар. Всю жизнь, с юности до смерти, среди них прожил, татарский язык изучил, богослужебные книги на него переводил. По словам татар, «Коран лучше муллы знал». Сколько добра татарам сделал! Сколько беседовал с ними, сколько окрестил, наверное, и сам счет потерял. И до сих пор его там помнят. Недавно я встретил на пароходе казанского татарина, заговорил с ним об отце Ефиме, так он сразу просиял. «А, бачка Юхим! хороший был человек бачка Юхим, якши!» Вот таких и награждать было за что, а то мы… протоиереи деревенские!
Исполняя распоряжение митрополита, отец Сергий выслал послужной список, но вместе с ним послал и письмо. Там, насколько возможно в почтительной форме, он высказывал свой взгляд на награды. Писал о том, что ему сообщили о намечающемся награждении его протоиерейством. А между тем он и так, за короткий срок, с 1922 года, получил уже несколько наград – скуфью, камилавку, наперсный крест, был назначен благочинным. Говорил, что нельзя так часто награждать одного и того же человека; что награждения даже без особых заслуг, просто потому, что человек на глаза попался, обесценивает награды, лишают их значения. Тут же упомянул, хоть и не так подробно, как в разговоре, о старинной практике, о Лаврском и Малове. Добавил и то, что даже обновленцы, ссылаясь на эти награды, делают вывод: «Вы не знаете митрополита Тихона, он давно обновленец».
Писал и о том, что скромные, честные труженики всегда останутся позади в этой чехарде с наградами. Только что он представил двоих лучших и старейших в округе священников к камилавкам, по возможности поравнял их с другими, а теперь опять то же. У Сысоева – наперсный крест, сам отец Сергий почти уже протоиерей, и эти двое снова остаются где-то сзади, наравне с молодежью, вроде Локаленкова. Конечно, они не ради того работают, а все-таки им будет горько.
Отец Сергий еще раз попросил прощения за то, что вмешивается не в свое дело, закончил письмо, как водится, просьбой молитв и благословения и сказал с невеселой усмешкой: «Теперь, вместо протоиерейства, митрополит меня, может быть, и набедренника лишит».
Ответ пришел очень быстро, и это, вместе с его тоном, показывало, что письмо отца Сергия сильно задело митрополита, особенно включенная в письмо фраза Апексимова
[83] об его обновленчестве.
«Богу известно, – писал митрополит Тихон, – что я никогда не был обновленцем».
По поводу основной мысли письма он довольно резко ответил, что отец Сергий «проявил ревность не по разуму», и уже более спокойно объяснил свое отношение к делу.
Нельзя в настоящее время брать пример с прежних спокойных лет. В мирное время и военных почти не награждают, а начнется война – и награды следуют одна за другой. И в Церкви сейчас идет война, поэтому нечего удивляться обилию наград. И если те священники, которых отец Сергий в прошлом году представлял к награде, заслуживают этого, пусть пишет о них опять, не смущается тем, что прошло еще немного времени. Не так-то много, применительно к «военному» времени, значат его прошлогодние награды. А благочиние (он почти буквально повторил слова Табунщикова) – не награда, а обязанность, тяжелое дело, за добросовестное выполнение которого тоже следует награждать. А потому отец Сергий должен немедленно по получении письма поехать к епископу Павлу для возведения в сан протоиерея.
Что он и выполнил. Уже не возражая больше, он приехал в Большую Глушицу к дням памяти апостола Иоанна Богослова и святителя Николая.
Летом 1925 года к отцу Сергию пришел бывший миссионер Афиноген Антонович Кургаев. Лишенный сана за пристрастие к выпивке, он жил в родном селе Дубовом и по собственному желанию заводил беседы с раскольниками, сектантами и даже с безбожниками везде, где другому показалось бы невозможным. Когда вернулся митрополит Тихон, Кургаев написал ему просьбу – разрешить во время бесед надевать священнический крест. Полученное разрешение окрылило старика.
На этот раз он предложил отцу Сергию за сходную цену купить у него «Толковую Библию» Лопухина. Конечно, любая «сходная» цена все-таки заставляла сделать долги и на несколько месяцев отказаться от мечты о многом необходимом, но не часто является возможность приобрести такую ценность.
– А как же вы-то, Афиноген Антонович, расстаетесь с этим сокровищем? – удивлялся отец Сергий.
– Мне деньги нужны, в Самару съездить. Слышали, что обновленцы там съезд собирают? Я поеду туда и обличу их.
Вернувшись из поездки, Кургаев чуть ли не в тот же день опять явился к отцу Сергию с такой животрепещущей новостью, что отложил даже рассказы об «обличении»: на съезде был Апексимов, они встретились на пароходе.
Этот факт лишний раз подтверждал сведения, поступавшие к отцу Сергию из разных источников, и от друзей, и от врагов. Сообщали, что Апексимов не порвал связи с обновленцами, даже получает их журнал «Вестник Священного Синода», который высылается только их единомышленникам; что он по-прежнему числится у них благочинным и в качестве такового заводил разговоры с некоторыми из духовенства – Пеньковым, Бурцевым…
Отец Сергий не признавал неопределенных положений. Он вспоминал печальную Пасху этого года, которой был обязан, несомненно, Апексимову, но все-таки решил еще раз сходить к нему. И, придя, поставил вопрос ребром: Наш ли еси, или от супостат наших? (ИсНав. 5: 13)
– Что значит супостат? – Апексимов страшно обиделся на это слово, а может быть, только сделал вид, что обиделся, чтобы увильнуть от ответа по существу. Впрочем, их отношения с отцом Сергием сложились таким образом, что самое его существование едва ли не расценивалось Апексимовым как оскорбление. Недаром же он бросил фразу: «Перед митрополитом могу унизиться, а перед С-вым не унижусь!»
Конечно, прямой вопрос отца Сергия остался без ответа, но поведение Апексимова само по себе являлось ответом. Вернувшись, отец Сергий, по обыкновению, рассказывал о своем посещении всем, кто хотел слушать, а таких нашлось много.
– Я Варина и то больше уважаю, чем Апексимова, – комментировал отец Сергий свои рассказы. – Тот как повел свою линию, так и ведет ее, а этот крутится во все стороны. Уж лучше бы оставался в обновленчестве. Так, по крайней мере, церковь очищается от карьеристов и неискренних. От тех, которые вышли от нас, но не были наши.
Тут, кстати, следует привести определение, которое несколько лет спустя давал обновленчеству Костя, тогда уже отец Константин. Он говорил: «Христианские идеалы так высоки, что к ним трудно приблизиться. Обычно христианам ставят в вину несоответствие их идеалов с жизнью. Все мы знаем о том, что их нужно сблизить, но обновленчество не стремится поднимать жизнь до христианского идеала, а, наоборот, снижает идеалы и приспосабливает их к жизни».
