Чаще, конечно, меняют веру девушки, переходят в православную семью. Это, кажется, надежнее. Но тут начинает работу сватья, мать молодой, ведь со времени боярыни Морозовой и до наших дней раскол, главным образом, женщины поддерживают. Она сегодня забежит без старших, поплачет, завтра поговорит, потом молодушка сама домой пойдет, там ей все время начитывают. И, смотришь, открыто-то она не отшатывается, а и в церковь не ходит, и мужа отвлекает. Вот и готовая семья – ни рыба ни мясо, – не холодные, не горячие, а попросту безнадежные». Если шел частный разговор, отец Сергий называл несколько фамилий. «Вот у Капишиных молодых в церкви увидишь только на Рождество да на Пасху, у Келаревых и ребенка-то причащать бабушка с боем носит. Максим Дуров парнем ни одной вечерни не пропускал, не говоря об обеднях, а теперь на улице меня увидит, так норовит свернуть куда-нибудь, боится, что уговаривать начну. А у Андрея Полякова вся семья перешла в Православие, а Настенку оставили, хоть она и охотилась. Говорят: «Посмотрим, какой жених просватается». Я их предупредил: «Если хочет переходить ради Христа, пусть сейчас переходит, пока не поздно, а ради жениха я ее присоединять не стану».
В этих словах заключалось решение, к которому, после мучительных колебаний и бессонных ночей пришел отец Сергий – решение не присоединять переходящих из раскола ради брака.
– Будет буря, – сказал он, возвратившись домой в день произнесения проповеди.
Буря действительно разразилась с силой, которой отец Сергий, может быть, даже не предвидел. Оказалось, что его решение затронуло интересы многих, надеявшихся на запрещенное теперь сватовство. Они и их родственники подняли целый бунт, доказывая, что отец Сергий не имеет права отказывать в приеме желающим принять правильную веру.
– Хорошо, если кто-нибудь из этой молодежи действительно стремится к вере, сделаем, как делали в старину с готовящимися к крещению. Пусть они приходят ко мне и учатся, а в следующий мясоед я их присоединю и обвенчаю.
– А если до следующего мясоеда свадьба разойдется, если жениха или невесту за это время с другими сосватают? – возражали спорщики.
– Ну, вот, видите, значит, я прав, дело не в вере, а в женихах с невестами. А об этом я уже сказал, не допущу насмешки над верой.
Нареченный зять Антипа Назаровича Конькова решил-таки прийти «на оглашение». Отец Сергий поговорил с ним несколько времени и отправил его обратно: «Нечего воду в ступе толочь, ничего у тебя не выйдет».
После этого пришел сам Антип Назарович. Еще от двери, едва поздоровавшись, он поднял шум. «Что это ты, батюшка, за выдумки выдумываешь, – кричал он, – почему парня отталкиваешь?»
Отец Сергий, сидевший за обедом, положил ложку и повернулся к вошедшему:
– А ты что, криком хочешь взять? Разве так разговаривают? Садись-ка лучше, да поговорим спокойно. Парня, говоришь, отталкиваю? Чего его отталкивать, его на волах не подтащишь.
– А как же Христос сказал: Грядущего ко Мне не иждену вон? (Ин. 6: 37)
– Ну да: грядущего ко Мне. А этот куда грядет? Вот я, можно сказать, насильно добился того, чтобы он ко мне пришел. Так ты бы посмотрел на него тут. Уселся нога на ногу и сидит, ждет не дождется, когда я кончу говорить. Я думал, у него рот разорвется от позевоты. Камню легче что-нибудь внушить, чем такому слушателю. А ты говоришь – отталкиваешь! Да его тащишь, так он упирается! Хоть бы из приличия сделал вид, что слушает! Антип Назарович, присевший было на стул, снова вскочил с места. «Я жаловаться буду, – кричал он, – сорвать хотите! Если бы я хороший куш отвалил, по-другому бы разговаривали!»
–
Тише, тише, Антип Назарович, не говори пустяков. Разве я с кого-нибудь назначал цену за требы? Разве говорил, что мало дают?
Но Антип Назарович не слушал. Расхаживая по комнате, он продолжал кричать, мешая в одну кучу и грядущего ко Мне не иждену вон, и мнимое вымогательство большей платы, и угрозы пожаловаться и архиерею и гражданским властям. Покричав часа полтора, он ушел, так и не выслушав того, что говорил ему отец Сергий. После его ухода девочки убрали со стола застывший обед, к которому никто так и не притронулся.
Через несколько дней прошел слух, что Антип Назарович выдал дочь без венца. Отец Сергий сказал: «Дурная трава из поля вон», а ночью вздыхал и ворочался и встал с бледным лицом и красными от бессонницы глазами.
Еще через несколько времени пришел Афиноген Антонович Кургаев. Люди еще помнили, когда его звали «отец Афиноген». Мордвин из соседнего села, теперь уже старик, он в молодости каким-то образом попал в миссионерскую школу и навсегда заболел этим делом, как некоторые болеют спортом, охотой или увлечением каким-нибудь искусством. Другая страсть – к водке – в конце концов довела его до того, что его лишили священнического сана и отстранили от работы миссионера, но он и после того не оставлял любимого дела. Везде: во время отдыха на сенокосе, на пароходе, в гостях – он готов был затеять спор о вере, а если спорить было не с кем, рассказывал о проведенных раньше беседах. Благодаря ли большому опыту, или прирожденным ораторским способностям, старик говорил медленно, отчетливо, веско, отчеканивая каждое слово, чтобы оно дошло до его, по большей части, малограмотных слушателей. Даже легкий мордовский акцент не мешал ему, а кажется, придавал его речи большую авторитетность. Это был настоящий народный оратор, не особенно глубокий, но понятный и находчивый, особенно на такие ответы, которые часто не отличались даже большой логичностью, иногда грубоватые, насмерть поражают противника тем, что делают его смешным. «Для чего было Богу творить диавола, ведь он Ему не нужен», – вмешалась раз в его спор на пароходе какая-то молодая женщина. Кургаев, не меняя положения, обратил в ее сторону одни глаза. «Да ты и сама-то Богу не больно нужна, а все-таки Он тебя сотворил!» – почти лениво бросил он в ее сторону, вызывая взрыв хохота, – метод, не убеждающий противника, но сразу уничтожающий доверие ко всему сказанному им.
Однажды, и это было знаком особого благоволения, Кургаев принес отцу Сергию несколько книг «Толковой Библии» и предложил купить ее за сравнительно недорогую цену.
– Мне нужны деньги на поездку в Самару, – объяснил он. – Там собирается съезд обновленцев. Я непременно должен быть там, чтобы послушать, что они говорят, и обличить их.
На этот раз Афиноген Антонович пришел, чтобы «обличить» самого отца Сергия – человека, которого он уважал, но который, по его мнению, сейчас пошел по неправильному пути. Кургаев был миссионер по специальности и по призванию, весь успех в работе для него измерялся количеством присоединенных, о дальнейшем он не задумывался, дальнейшее было делом приходского священника.
Он обрушился на отца Сергия всей силой своего слова, всей своей неглубокой, но обширной эрудицией. И много же, должно быть, перед тем молился и передумал отец Сергий бессонными ночами, если его не поколебал этот напор. Но и спокойным он оставаться не мог, как и при следующем посещении. На этот раз приехал отец Федор Сысоев. С ним отец Сергий часто расходился в мнениях, но уважал его за настойчивость, хотя и возмущался, когда эта настойчивость переходила в упрямство. Отец Федор не признавал ни за кем права мыслить иначе, чем он сам, не признавал никаких смягчающих обстоятельств; разногласие с ним для него было равносильно преступлению.
