«Все четверо сразу!»
Миша немного плавает, но до берега, конечно, не доплывет, остальные не плавают совсем. Кого спасать, если лодка опрокинется?!
Он напряженно всматривался в разбушевавшийся простор, легким движением весла поворачивал лодку чуть больше наперерез каждой набегавшей волне и снова выравнивал путь, направляясь по-прежнему несколько правее села.
Еще недавно на этом направлении был островок, высокая грива, которую почти никогда не заливает. В двадцать втором году, а может быть, и в двадцатом, они с Соней, отправившись в ветреную погоду осматривать рыболовные снасти, отсиживались на нем. А два дня назад пастухи, стерегшие там жеребят-двухлеток, взбудоражили все село – островок заливало. Испуганных водой жеребят с большим трудом удалось переправить вплавь за лодками; теперь над островком около трех метров воды.
Лодка скользила уже мимо села. Слева сзади остался острый, обрывистый мыс, давший название селу; потянулись полузатопленные огороды. Нужно поворачивать. Господи! Кого спасать, если опрокинемся?!
Отец Сергий дождался, когда очередная волна пронеслась мимо лодки, и повернул. Теперь волны ударяли уже в корму, тоже немного с правого борта, но все же положение лодки было правильнее. Впереди показались колья затопленного плетня. Только бы не напороться, не пробить лодку! Впрочем, тут уж можно дойти вброд. Еще немного, и лодка врезалась в берег. Подоспевшие мужики помогли вытащить ее повыше, подальше от воды, привязали к яблоне, чтобы не унесло до тех пор, пока ветер уляжется и лодку можно будет перегнать на прежнее место. Вода так сильно прибывает.
Вода в 1926 году прибывала необыкновенно. Никто не помнит такого большого половодья, граничащего с наводнением. Даже в церковной летописи ничего подобного не было записано. Волга не ограничивалась теми жертвами, которые сами неосторожно лезли к ней, она забиралась в села, разрушала и сносила постройки. На расстоянии сотен километров вдоль Волги, у ее берегов дежурили катера, шлюпки, рыбацкие лодки, перехватывали плывущие по реке избы, снимали с них окоченевших, перепуганных людей. Случалось, что плыли только перекосившиеся срубы, спасать там было некого, трупы их обитателей всплывали где-то в другом месте. Около Самары, Покровска и других городов, на залитых водой запасных железнодорожных путях стояли целые составы, приспособленные под жилье оставшимся без крова жителей прибрежных слободок. В окнах и дверях вагонов виднелись детские головки, висело мокрое белье. Шлепая по колено в воде, женщины выходили на берег, готовили на кострах обед.
Острая Лука находилась в стороне от главного русла, там дома не разрушало, люди не погибали, но и там разлив принял невиданные размеры. Считалось нормальным, что во время половодья из села можно было выехать только одной дорогой, а иногда даже и не дорогой, а в объезд ее, через пески. По этому пути, уже за песками, перед подъемом на увал, приходилось переезжать вброд через неширокую долину. Если вода стояла невысоко и сама не заходила в долину, там нарочно прорывали канаву, чтобы полая вода освежила узкое, длинное озеро Мартышечье, по высокому восточному берегу которого зеленели «дальние» сады. Если вода не зайдет в озеро, земля у корней деревьев не напитается влагой, озеро летом зацветет и пересохнет; задохнутся живущие среди камышей и осоки караси.
В 1926 году сады были залиты надолго, так что гордость остролукцев – сладкая, почти черная вишня-украйка полностью вымокла. Брод стал глубоким, вода разлилась по пескам, коровы с пастбища брели по колено, а где и по брюхо в воде; пастухи сгоняли их в тесную кучу, чтобы какая-нибудь, отбившись, не ввалилась в яму. Многие коровы ночевали на площади, потому что их дворы были отделены еще более глубокими озерами и оврагами. Хозяйки из высоко расположенных, но окруженных водой улиц вечером и утром приезжали доить коров на колодах и снятых с петель воротах. Ворота и плотные, не пропускающие внутрь воду, колоды-кормушки для скота заскользили по улицам и задворкам, заменяя гондолы в селе, неожиданно превратившемся в Венецию.
Сначала поднялось и залило все мосты длинное, перерезавшее все село озеро Язев, потом, разрезая село на части, налились мелкие, обычно сухие, овражки и долочки, а затем начало затоплять и улицы. Жители пытались бороться, окружая дома и дворы земляными насыпями, но вода все поднималась. Тогда на колодах и воротах (лодок не хватало) начали перевозить на другие улицы повыше домашнее имущество, кур, поросят. Поросята не боялись воды, и, случалось, бойкий хрюшка вырывался и с визгом плыл обратно к дому, опережая хозяина, догонявшего его на своем неуклюжем судне. Некоторые уходили из домов, только когда вода начинала выпирать полы. Иногда это случалось среди ночи.
В разгар половодья незалитой оставалось около трети села. Почти в каждом доме теснились две-три семьи. Жили в половнях, на гумнах, в пожарном сарае, в школе; две семьи ютились на широком крытом школьном крыльце. Когда вода спала, оказалось, что в домах и банях размыты печи, обвалились погреба и колодцы, всюду нанесло разного мусора.
Избы держались, но амбары и бани иногда срывались с места и плыли, подгоняемые незаметным на первый взгляд течением. Хозяева с помощью соседей – на лодке – догоняли их, отводили на буксире поближе к прежнему месту и покрепче привязывали к деревьям.
Отец Сергий сначала перенес свой пчельник с дальнего конца огорода прямо ко двору, потом перетащил ульи на противоположную сторону улицы, в сад одного из прихожан. Там, за домами, вдоль всей улицы, тянулась неширокая, но довольно глубокая долина. Весной в ней собиралась снеговая вода, поившая корни яблонь и ягодных кустарников, но в половодье ее никогда не заливало, она была изолирована со всех сторон. Неожиданно вода прорвалась там, где не думали, на окраине села, и быстро начала заливать долину. Отца Сергия, как на грех, не было дома. Пока его нашли, вода поднялась настолько, что ульи пришлось перевозить на безопасное место при помощи лестницы, превращенной в плотик, причем отец Сергий и помогавший ему старик пчеловод ходили сначала по пояс, а потом по грудь в воде. Когда очередь дошла до последних, выше всех стоявших ульев, вода уже подбиралась к леткам.
При этом знавшие привычки пчел обратили внимание на мелкий, но интересный факт. Только крайность может заставить пчеловода перенести улей днем, когда пчелы разлетелись за взятком. Пчелы примечают не улей, а место, на котором он стоит. Если днем передвинуть улей хотя бы метра на два, возвратившиеся с добычей пчелы уже не найдут его и будут кружиться на старом месте, а потом и совсем растеряются. В другие ульи их не пустит бдительная охрана; в чужой улей могут принять только молодых, в первый раз вылетевших и заблудившихся пчелок. Остальных охранники вежливенько подхватывают челюстями за крылья и «выводят под руки», точно милиция пьяного буяна. Если пришельцев много, то на помощь являются пчелы, занятые работой внутри улья, и начинается борьба. На этот раз ничего подобного не произошло. Прилетевшие пчелы, покружившись над водой, садились на любой улей, и их принимали.
Огород отца Сергия, как и его соседей, был полностью затоплен, вода пробралась даже в сарай. В открытую калитку, ведущую со двора на огород, выставили широкую скамейку с отломленной с одной стороны ножкой. Получились удобные мостки, с которых набирали воду для стирки и мытья полов и полоскали белье. Там было приятно сидеть с книгой или рукодельем, особенно тихим вечером, на закате. Почти круглая чаша Ильменя наполнилась до краев, залила не только капустники, но и сады до самых дворов. Дальше, на север, открывалась водная гладь с зеленеющими, как островки, вершинами осокорей, и за ней маячили старинная церковь и избы Березовой Луки. Вода, как и небо, переливалась разными оттенками голубого, розового и золотистого цветов, и в ней отражались буйно цветущие стоя в воде яблони и вишни; каждую веточку, каждый лепесток можно было рассмотреть в водном зеркале. Пение гнездившихся в них соловьев разносилось по воде особенно звучно и красиво. А ведь вишня вымокла. В этом году она почти не дала ягод, а на следующий и совсем засохла. Сады погибали, радуя глаз своей прощальной красотой.
