Врач из БИТа тут же велел уложить шерифа на землю и склонился над ним, чтобы осмотреть. Подбежал доктор Хойланд.
– Что случилось? – спросил он, вытаскивая из кармана стетоскоп.
Он одним движением разорвал рубашку на груди шерифа и приложился ухом к трубочке, одновременно слушая объяснения присутствующих. Наконец он открыл сумку и сделал неподвижно распростертому на траве человеку укол.
– Этого следовало ожидать, – сказал он, с трудом пытаясь встать. Один из полицейских взял его под руку и помог подняться. Лицо старика было изрезано множеством морщин, и от этого, плюс к тому из-за грустного выражения глаз, он напоминал старого пса. – Но разве Чарли Вандина в чем-нибудь убедишь! Стенокардия, причем застарелая. Но он считал, что ему незачем лечиться. И слышать об этом не хотел.
Начал моросить мелкий дождик. Доктор втянул голову в плечи и стал похож на древнюю черепаху.
– Освободите носилки, – велел он.
Люди из БИТа сняли с носилок мертвое тело, положили его чуть поодаль, а потом осторожно переложили на носилки шерифа и внесли его в вертолет. Оба врача последовали за ними. Они оказались в узком проходе между плавно изгибающимся бортом и внутренней перегородкой из тонкого прозрачного пластика. Шериф уже открыл глаза и хрипло, с трудом дышал.
– Я уже пять лет уговариваю его сделать пересадку сердца. Его собственное уже практически ни на что не годится. – Доктор бросил мрачный взгляд на шерифа. Один из носильщиков наклонился и укрыл его одеялом до подбородка.
– Так и не уговорили? – спросил врач из БИТа.
– Нет. У Чарли просто какой-то заскок по поводу трансплантаций и БИТа.
– Это я уже успел заметить, – сухо кивнул врач. – А не знаете почему?
Чарли Вандину их голоса казались далеким смутным гулом, но глаза видели нормально. Он увидел, как появились двое с носилками, на которых лежало тело мужчины. Они раздвинули прозрачные занавески и внесли тело в оказавшееся за ними небольшое помещение, стены которого были затянуты пластиком. Там их уже ждал человек в белом халате и хирургической маске. Он мгновенно сорвал пленку, которой был прикрыт труп, и тут же облил его какой-то жидкостью из висевшего на стене баллона со шлангом. Затем тело, с которого еще стекала на пол неизвестная жидкость, переложили на лист пластика и протащили в следующее помещение, гораздо больших размеров. Здесь-то его и поджидали стервятники. Чарли и рад был бы не видеть всего этого, но почему-то все же продолжал смотреть. Одним движением тело вспарывается от горла до лобка. Затем начинается выемка органов. Из зияющего разреза длинными щипцами извлекается что-то мягкое и красное и опускается в стоящий тут же контейнер. В ноздри ударил резкий запах. Чарли застонал.
Доктор Хойланд кивнул:
– Конечно же я знаю, почему Чарли так к этому относится. Это ни для кого не секрет, просто об этом не принято говорить. Он пережил сильное потрясение, еще когда жил с родителями и только-только поступил на службу в полицию штата. И тут случилось несчастье с его младшей сестренкой, насколько я помню, ей было лет шестнадцать. Возвращалась домой с какого-то школьного праздника, ну а навстречу ей неслась лихая компания, этакие сорвиголовы на папиной машине. Немного выпили, немного подкурились – короче, обычная история.
Врач из БИТа сочувственно кивнул:
– Да, это мне знакомо. А ее медальон?..
– Она оставила его дома. На праздник она надела новое платье с открытой грудью, решила, что медальон не идет к нему, и оставила его дома.
Сквозь начавшую застилать ему глаза багровую пелену шериф увидел, как достали еще какой-то орган и снова положили его в контейнер. Он снова громко застонал.
– Видно, одного укола недостаточно, – заметил доктор Хойланд. – Слушайте, а у вас, случайно, нет одной из этих новых портативных установок искусственного сердца и легкого?
– Конечно есть. Я сейчас скажу, чтобы ее включили. – Врач отдал распоряжение ассистенту, и тот торопливо удалился. – Трудно винить его за ненависть к нам. И все же жаль, что он не понимает всей важности нашей работы. С тех пор как в семидесятых была преодолена реакция отторжения, органов и конечностей для пересадки остро нуждающимся в этом людям почти не было. Тогда-то конгресс и принял закон о БИТе. Те, кто не хотел, чтобы их тела послужили после смерти другим, с тех пор просто стали носить медальоны, подтверждающие этот факт. И тела таких людей после смерти никто не тронет. Но отсутствие на теле медальона означает, что человек готов был отдать другим пригодные для пересадки органы. Все справедливо.
Доктор Хойланд хмыкнул:
– Не всегда. Ведь медальон можно потерять, или забыть надеть, или еще что-нибудь…
– Ну вот, уже везут установку. А по-моему, закон правильный. Обычно никто ничего не теряет. Даже большинство религий – не говоря уже об атеистах – сходятся на том, что тело после смерти представляет собой всего-навсего набор мертвых тканей. И если эти ткани могут послужить другим людям, то о чем же тут спорить? Сотрудники БИТа отбирают тела без медальонов и берут из них органы, которые в данный момент кому-то срочно необходимы. Их замораживают в жидком азоте и рассылают по банкам органов по всей стране. Неужели же здоровая почка, которую вы только что видели, должна просто сгнить в земле, в то время как благодаря ей какой-нибудь смертельно больной человек мог бы еще жить да жить?
– Я и не спорю. Я ведь просто начал рассказывать, отчего Чарли Вандин так вас ненавидит. Я всегда считал, что человек имеет полное право сам решать, как ему жить и как умереть.
Кряхтя, он нагнулся и начал подключать машину, которая должна была спасти жизнь умирающему шерифу.
– Н-нет… – промычал шериф. – Уберите…
– Без нее ты просто умрешь, Чарли, – мягко сказал доктор. – А с ее помощью ты продержишься до тех пор, пока не окажешься в больнице. А потом тебе вставят новый мотор, и через пару недель ты опять будешь как новенький.
– Нет, – уже гораздо громче произнес шериф. – Только не мне. Жил и умру с тем, что дал Господь. Неужели вы думаете, что я смогу жить с кусками чужого тела внутри? Да ведь… – от сознания собственного бессилия на глаза его навернулись слезы, – с вас станется пересадить мне сердечко сестренки.
– Да нет же, Чарли! Ведь прошло уже столько лет! Впрочем, я тебя понимаю. – Он знаком дал понять, что машину можно убирать. – Я просто хочу помочь тебе, а вовсе не собираюсь заставлять тебя поступать против собственной воли.
Но ответа не последовало. Глаза шерифа по-прежнему были открыты, но он больше не дышал. За эти последние несколько секунд он все же перешел за незримую черту, отделяющую жизнь от смерти. Умер.
– Резкий был человек, но исключительно честный, – тихо сказал Хойланд. – На свете полным-полно куда худших людей. – Он закрыл мертвому глаза и с трудом выпрямился. – Что ж, доктор, наверное, нам пора возвращаться к работе. Там еще полно раненых.
Они уже собирались уходить, когда врача из БИТа окликнул ассистент:
