А втянул я нас в то, что было самой сутью и олицетворением идеи факультета социальных отношений: хорошо финансируемый, мультидисциплинарный, долгосрочный, командный полевой проект
156, нацеленный на изучение не изолированной племенной культуры, а двухтысячелетней цивилизации, находящейся в самом разгаре революционных перемен. Из девяти членов команды шесть – социолог, три антрополога, социальный психолог и клинический психолог – были с факультета социальных отношений; из остальных троих двое были антропологами с традиционного факультета антропологии, от которого в каком-то смысле откололась программа социальных отношений, и один был историком Китая, откомандированным с кафедры исследований Дальнего Востока. Коллективная цель группы была неясна, хотя обычно предполагалось, что она должна быть. Также было неясно, как мы будем действовать на месте, как все будет организовано, на чем мы будем фокусироваться. Мы должны были отправиться на Яву, нагрянуть в место, которое, по-видимому, уже было выбрано, и в паре с яванскими коллегами из Гаджа Мада – революционного университета, созданного всего несколькими годами ранее в Джокьякарте
157, – изучить различные аспекты «культуры»: семью, религию, деревенскую жизнь, социальное расслоение, рынок, китайцев. Затем мы должны были вернуться и написать докторские диссертации, постоянно обсуждая друг с другом свои впечатления и, возможно, даже обмениваясь полевыми записями (чего так и не случилось).
Но хотя у нас не было целей – по крайней мере заранее сформулированных, – у нас были ожидания. Была идея, что в антропологии настало время перестать концентрироваться исключительно на «первобытности» и начать исследовать крупные общества, непосредственно погруженные в поток современной истории. Была идея, что антропология также должна отказаться в своих исследованиях от интеллектуальной изоляции, культурного партикуляризма, бездумного эмпиризма и образа одинокого рейнджера и начать работать вместе с другими, более концептуальными дисциплинами (психологией, экономикой, социологией, политологией) в большом деле создания единой, обобщающей науки об обществе, из которой могла бы вырасти практическая технология управления человеческими взаимоотношениями. И была идея, что основа для такой науки уже была заложена великими социальными теоретиками «длинного девятнадцатого века», который закончился с Первой мировой войной, – Марксом, Фрейдом, Вебером, Парето, Зиммелем, Дюркгеймом, чуть позже – Малиновским. Нужны лишь систематизация, финансирование и отточенный метод. Если у нас все это – плюс решимость – будет, мы довольно скоро получим науку, сопоставимую если не с физикой, то хотя бы с физиологией.
Конечно же, этого так и не произошло ни тогда, ни до сих пор, и сегодня, по крайней мере на мой взгляд, мы ничуть не ближе к данному идеалу, чем были в то время. Проект в том виде, в каком он был реализован, самим своим успехом (поскольку, опять же, на мой взгляд и по моим стандартам, он был довольно успешным) уничтожил всякие надежды на то, что «наука» здесь может означать то же, что она означала для Гарвея или Пастера: описание механизма и смешивание лекарств. Что она могла бы вместо этого означать – какие другие концепции знания, познания и использования знания можно было бы предложить, – было, однако, неясно. Моей главной целью, которая с тех пор оставалась неизменной, было немного уменьшить эту неясность посредством реальной работы в реальных условиях, в которых я стремился достичь этой цели.
После года коллективного изучения индонезийского языка по методу «говори-и-слушай» – побочным эффектом которого стало то, что мы узнали друг друга достаточно хорошо, чтобы не пытаться связать наши индивидуальные исследования во что-то единое, как первоначально задумывали инициаторы проекта, а быть «командой» лишь в самом широком и коллегиальном смысле слова, – мы отправились из Роттердама в трехнедельное морское плавание в Джакарту. Когда мы прибыли в Джокьякарту – еще один день пути по железной дороге вглубь острова, – чтобы встретиться с нашими индонезийскими коллегами, нас ждал сюрприз: они сомневались в нас и в проекте – они скептически оценивали наши способности, не соглашались с нашими планами и с подозрением относились к нашим намерениям.
Неотложная проблема
158 заключалась в том, что руководитель проекта, профессор, который столь лаконично меня туда пригласил, в самый канун нашего отъезда объявил, что не будет нас сопровождать: он выходит из дела по состоянию здоровья. За год до этого он ездил в Джокьякарту, чтобы договориться о проведении исследования с тремя старшими профессорами – специалистом по обычному праву, специалистом по экономике сельского хозяйства и лингвистом
159, – которые были назначены его соруководителями с индонезийской стороны, но практически ничего не рассказал нам о результатах переговоров. Поэтому мы прибыли не только без лидера – авторитетной фигуры, которую знали профессора и которой они, по-видимому, доверяли, – но и в виде разношерстной компании никому не известных и неопытных аспирантов, которые к тому же имели нахальство выражать недовольство теми договоренностями, которые уже вроде бы были достигнуты.
Мы и вправду сочли их неработоспособными. План состоял в том, что мы поднимемся в гористый район к северу от Джокьякарты, где находился старый голландский курортный отель, теперь пустующий. Мы должны были жить там в комфорте и безопасности вместе, как теперь выяснилось, не с пятью-шестью, а с пятнадцатью-двадцатью или двадцатью-тридцатью (это так и осталось неясно) индонезийскими студентами, которых отобрали профессора. Под общим надзором профессоров, которые, по-видимому, собирались приезжать из Джокьякарты по выходным, мы должны были вызывать людей из окружающих деревень – или, точнее, их вызывали бы местные чиновники, зная, кто нам нужен. Пользуясь подготовленным списком тем, мы должны были брать у этих людей групповые интервью (чтобы они могли поправлять друг друга и приходить к единому мнению) по тому или иному вопросу. Затем мы должны были подготовить отчет о полученных результатах и уехать. Именно так работали голландские исследователи Volkenkunde
160 и их местные помощники, теперь ставшие нашими менторами. Мы находились в том же положении, в котором около двадцати лет назад находились они – подмастерья на подхвате, – а значит, тоже должны были работать подобным образом.
