После телефонного звонка Мантойфеля генерал Йодль набрался смелости и сказал Гитлеру, который никуда не выезжал из «Орлиного гнезда» в Цигенберге: «Мой фюрер, мы должны смотреть правде в лицо. Мы не можем форсировать Маас»
{784}. Рейхсмаршал Геринг прибыл в Цигенберг в тот же вечер и объявил: «Война проиграна!» Он предложил вариант мирных переговоров. Гитлер, дрожа от ярости, предостерег его от попыток вести переговоры за его спиной. «Если ты пойдешь против моих приказов, я прикажу тебя расстрелять!» Об Антверпене фюрер больше не упоминал. Необходимо было бросить все усилия на захват Бастони. Точно так же как в сентябре 1942 года он уперся в Сталинград и упустил возможность победить на Кавказе, взятие Бастони стало для него эрзац-символом победы.
Но хоть Гитлер и отказывался принять реальное положение дел публично, в редкие моменты он признавал безнадежность положения. Однажды поздним вечером в бункере в Цигенберге он говорил со своим адъютантом из люфтваффе полковником Николаусом фон Беловом о самоубийстве. Во всех неудачах фюрер, как и прежде, винил люфтваффе и «предателей» в немецкой армии. «Война проиграна, я знаю, – сказал он фон Белову. – Превосходство врага слишком велико. Меня предали. После 20 июля все стало явным. Все, что я считал невозможным. Против меня пошли именно те круги, которые больше всего выиграли от национал-социализма. Я баловал их, награждал, и вот что я получил. Сейчас мой лучший выбор – пустить пулю в висок. Мне не хватило решительных бойцов… Мы никогда не сдадимся. Мы можем пойти ко дну. Но мы утянем за собой весь мир»
{785}.
Глава 20
Союзники готовят контрудар
Несмотря на то что 4-я бронетанковая дивизия прорвалась в Бастонь, выброску десанта, запланированную на 27 декабря, не отменили
{786}. Однако на этот раз немцы подготовились лучше. Генерал Маколифф предупреждал, что самолеты лучше пустить по другому маршруту, но к нему так никто и не прислушался. Стена зенитного и пулеметного огня была огромной, но «транспортники» С-47 с планерами на буксирах держались курса. Восемнадцать планеров из пятидесяти были сбиты, многие другие изрешечены пулями. Один взорвался огненным шаром в результате прямого попадания зенитной ракеты в боеприпасы на его борту. Канистры с бензином тоже пострадали и начали протекать, но чудесным образом не загорелись.
Всего в операции участвовало около 900 самолетов – «транспортники» и истребители сопровождения, – двадцать три были сбиты. Десантники на земле выбежали из своих окопов, чтобы спасти тех, кто успел катапультироваться, и вливали им в глотку бренди – притупить боль от ожогов и вывихов конечностей. Пилот одного подбитого С-47 умудрился приземлиться брюхом на снег, хотя по дороге подрезал и развернул грузовик, к ужасу водителя, который не заметил его приближения.
Сорок грузовиков, доставивших припасы ночью, снова повернули на юг, погрузив на борт легкораненых, часть немецких пленных и планеристов. В этом же направлении в сопровождении легких танков по узкому коридору отправились семьдесят машин скорой помощи, перевозившие 150 наиболее тяжело раненных бойцов. На южном фланге вокруг Бастони начались интенсивные бои, когда американцы попытались расширить брешь, и немцы сделали все возможное, чтобы ее закрыть.
28 декабря генерал Брэдли послал Эйзенхауэру докладную записку, призывая его оказать давление на Монтгомери. «Поскольку наступление противника в Арденнах ослабевает, – писал он, – важно начать сильные контратаки в то время, когда запасы продовольствия подошли к концу, его войска устали и прежде, чем он успеет основательно окопаться и закрепиться на захваченных территориях. Контратака должна иметь следующие цели: взять в кольцо максимальное число вражеских войск на выступе, с тем чтобы наши войска оказались в выгодном положении для дальнейших наступательных действий… Начинать наступление необходимо немедленно. Получены донесения, что по флангам выступа противник роет окопы»
{787}. (Стоит отметить, что генерал-майор фон Вальденбург из 116-й танковой дивизии утверждал позднее, что союзники «начали контрнаступление слишком рано»
{788}, и именно это спасло немецкие войска «от полного разгрома».) Брэдли ошибался, полагая, что «дальнейшая задержка позволит противнику сосредоточить на выступе больше войск». В тот же день 1-я армия отметила, что «по данным высокоинтеллектуальных источников [эвфемизм для “Ультра”] озабоченность немцев в связи с продвижением советских войск в Венгрии может вызвать переброску своих войск из Арденн на Балканский фронт»
{789}. И действительно, вопреки тому, чего опасался Брэдли, вскоре должно было произойти обратное, поскольку Красная армия готовила свое масштабное зимнее наступление.
В тот вечер Брэдли, по крайней мере, смог отвлечься: в люксембургский отель «Альфа» пришли поужинать Лиланд Стоу и Марта Геллхорн, которым не удалось добраться до Бастони. Брэдли, казалось, был «очарован “Марти” Геллхорн». Хансен вспоминал: «Она рыжеватая блондинка с фигурой девушки с обложки, у нее резкие манеры, блестяще отработанное остроумие, каждая ее реплика уместна и продуманна, но при этом не теряет ни капли спонтанности, которая только украшает ее»
{790}. Хансен добавил, что генерал Паттон, который тоже там был, «флиртовал с “Марти” в своей неподражаемой манере».
Пока Брэдли не находил себе места от беспокойства, Эйзенхауэру не терпелось обсудить ситуацию с фельдмаршалом. В определенной степени он разделял озабоченность Монтгомери: союзники еще не собрали достаточных сил, чтобы сокрушить немецкий выступ. Медленное продвижение Паттона с юга не сулило ничего хорошего, как и предсказывал Монтгомери пять дней тому назад. Но в то же время Эйзенхауэр очень хорошо знал о твердом нежелании Монтгомери выдвигаться без подавляющего преимущества в силе. Разгром 2-й танковой дивизии очень его воодушевил.
Монтгомери, слишком впечатленный тем, что «американцы взяли этот ужасный “чертов выступ”»
{791}, ущерб, нанесенный нападавшим, как раз и недооценил. Он отказывался верить, что 1-я армия достаточно оправилась, чтобы предпринять столь масштабную операцию. И уж конечно, он не думал, что Паттон на юге способен достичь того, о чем так воинственно заявлял. Монтгомери также опасался, что немцы, попав в окружение, будут сражаться с еще большим отчаянием и нанесут союзникам гораздо больше потерь. Он был убежден, что своей мощной авиацией и артиллерией союзники смогут нанести больший урон с оборонительных позиций, не вступая в битву на истощение.
