Как и во всех армиях, боялись не столько смерти, сколько увечья. Немецкий полевой госпиталь – Feldlazarett – был не более чем конвейером ампутаций. Американские врачи были в ужасе от того, как в германской армии не задумываясь отрезали конечности. Раненый американский пленный из 401-го пехотно-планерного полка был потрясен, когда его доставили в операционную. «Меня чуть не стошнило, – писал он потом. – Там было с полдюжины столов, вокруг врачи в белых резиновых фартуках, забрызганных кровью. Все столы были заняты немецкими ранеными или бойцами с отмороженными конечностями. В ведрах на полу были большие пальцы ног, пальцы рук и еще какие-то придатки. Людям на столах давали местную анестезию, но те все время кричали и стонали, пока врачи работали»
{928}. Когда ведра оставляли или опорожняли на улице, на пир, как рассказывали бельгийцы, прибегали местные собаки. Трупы тех, кто погиб под ножом, складывали снаружи, закоченевшие, некоторые с ледяным покровом на лицах, словно в стеклянном саркофаге. Даже те счастливчики, которых эвакуировали в Германию, понятия не имели о том, что их ждет. «Раненых отправляют туда, куда идет медицинский поезд, – сказал немецкий врач. – Никто на фронте не знает места назначения»
{929}.
Американские полевые госпитали тоже могли представлять собой жуткое зрелище. Старшая медсестра из 3-й армии описала одно отделение, известное как «Палата ужасов», где воняло «кровью, потом и испражнениями»
{930}. Она рассказала о ночной смене, когда присматривала за двумя солдатами, которые «вчера весь день умирали, а теперь они умирали всю ночь… Один из них, рядовой-пехотинец, потерял обе ноги и руку: у него была глубокая рана в груди, кишечник пробило осколком снаряда… Другой был капралом в форме танкиста. Ему перебило спинной мозг, и он был парализован ниже пояса. Ему разорвало и живот, и грудь». Оба мальчика были в коме и шумно дышали. «Хорошо, что их матери не видят, как они умирают», – сказала она.
Количество небоевых потерь тоже росло
{931}. В ноябре и декабре от холода погибли 23 000 человек. Почти все были боевыми пехотинцами, и, поскольку в дивизии обычно их насчитывалось 4000 человек, это эквивалентно было как минимум пяти с половиной дивизиям. Случаи нервно-психологических заболеваний, или боевого истощения, возросли и составляли почти четверть всех причин госпитализации. В немецкой армии, которая не признавала это состояние болезнью, таких случаев было зафиксировано гораздо меньше.
Боевое истощение вызывало узнаваемые симптомы – «тошнота, плач, крайняя нервозность, желудочные расстройства…»
{932}. Некоторые командиры считали, что пациентов-офицеров возвращают в подразделение слишком быстро, часто те снова «ломались». Эффект мог быть и заразным. «“Сломался” один солдат, значит, скоро “сломаются” и другие»
{933}. Но главной проблемой становилась изоляция. Было жизненно важно вытащить людей из окопов, к сослуживцам, если в тот миг не стреляла артиллерия. Был еще и «танковый невроз»
{934}, вызванный по большей части «долгими периодами непрерывных боевых действий». Он отличался от «пехотной» версии, хотя симптомы были сходными: «расстройство желудка, тошнота, дизентерия, хромота и плач, порой доходивший до почти что истерики». 2-я бронетанковая дивизия причину видела в нездоровом питании, «пребывании долгими часами» на сильном холоде, а также в физическом истощении. «Холодный рацион класса “С” и “К” не способствует повышению жизнестойкости и устойчивости к болезням, а временами вызывает желудочные расстройства»
{935}. Попытки приспособить трофейные немецкие паяльные лампы для разогрева консервных банок с едой проблему не решили. Американские врачи, конечно, тогда не знали, что обнаружили немцы после Сталинградской битвы. Сочетание стресса, усталости, холода и недоедания нарушает обмен веществ и серьезно снижает способность организма усваивать калории и витамины.
«Даже в закаленных и опытных войсках солдат недолго воюет хорошо, – заметил офицер 5-й пехотной дивизии на правом фланге Паттона. – Я видел чудеса отваги, проявленные некоторыми из моих бойцов, и видел, как некоторые из них в конце концов “ломались”… Усталые солдаты не могут хорошо делать свое дело. Они пойдут в бой, но им не хватает вкуса к сражению. А без этого начинаешь проигрывать битвы»
{936}.
8 января остатки 2-й и 9-й танковых дивизий вермахта получили приказ отступить на следующий день
{937}. «Это самый холодный день в моей жизни, – записал в своем дневнике британский офицер по связям с администрацией и гражданским населением. – Ветер был как нож в лицо… На дорогах полно машин, рядом с ними замерзшие водители, и им всем нужна помощь, хоть какая-нибудь»
{938}. Однако некоторые иронично замечали, что ужасная погода и пробки значительно уменьшили количество дорожно-транспортных происшествий и смертей, поскольку водителям приходилось соблюдать осторожность.
10 января генерал-фельдмаршал Модель передал приказ Гитлера из «Орлиного гнезда»: «Фюрер приказал, чтобы 1-й и 2-й танковые корпуса вместе с 1, 2, 9 и 12-й танковыми дивизиями СС немедленно собрались для быстрого переоснащения позади позиций группы армий “B” и перешли в распоряжение главнокомандующего Западным фронтом и, таким образом, больше не участвовали в боевых действиях»
{939}. Армейские формирования снова придут в ярость: их оставляли удерживать линию фронта, пока дивизии эсэсовцев отводили для переоснащения и отдыха.
Горечь поражения в Арденнах отразилась на некоторых немецких генералах, находившихся в плену в Англии. Радуясь в начале войны своему превосходству в силе, теперь они, похоже, считали такие преимущества несправедливыми. На восковой цилиндр фонографа Эдисона тайно записали высказывание генерал-майора Ханса Брюна, командующего дивизией. Захваченный в плен французами в Эльзасе, он сказал сокамерникам: «Это величайшая насмешка в истории мира и в то же время самая печальная ее глава. Цвет нашей армии убивают самолеты и танковые армады армии, в которой нет настоящих солдат и которая не желает воевать»
{940}.
