Брэдли своей частной резиденцией сделал Шато-де-Намюр. Замок пребывал в довольно жалком состоянии, и пленных немцев послали приводить его в порядок. У штабных офицеров Брэдли было ощущение, что их «заставляют обыскивать дома коллаборационистов» только ради мебели
{977}. Даже Хансен признал, что их Eagle Tac теперь прославился в народе как «Орел-таскун»
[68]. По словам Симпсона, в замке были мраморные камины и полы, а также большой парк и великолепный вид на долину Мааса. Брэдли настоял также на установке автомата для мороженого.
В воскресенье 4 февраля Монтгомери пригласили на совещание и обед. Он прибыл на своем «роллс-ройсе» под британским флагом в сопровождении эскорта мотоциклистов. По словам Хансена, он вошел «как всегда медленно, драматично, смотрел соколом»
{978}. Видимо, американские офицеры встретили его очень прохладно. «Но его самомнение было непрошибаемым, он шутил, жестикулировал. Он все время кого-то в чем-то убеждал и слишком громко говорил, не переставая жевать».
Брэдли и Эйзенхауэр, словно намеренно желая нанести фельдмаршалу оскорбление, просто оставили его за столом, а сами в дождь поехали в Бастонь, чтобы встретиться с Паттоном. Вскоре после того, как они пересекли Маас, они «миновали ободранные и обугленные корпуса вражеских танков и “Шерманов”. Там же виднелись обломки разбившихся “транспортников” С-47 и много другого заброшенного военного снаряжения». «Паттон встретил нас в Бастони в штабе тылового эшелона 7-го армейского корпуса. Он советовался с Айком и Брэдли в маленькой комнате с угольной печкой, в той самой, где 101-я воздушно-десантная дивизия приютила своих солдат в дни уже ушедшей в историю осады города»
{979}. Затем три генерала сфотографировались среди руин в центре города, забрались обратно в машины и поехали на север, в Уффализ. Они «проехали мимо [многих] “Шерманов”, на броне которых отчетливо виднелись шрамы, оставленные вражеской артиллерией». Оттуда они направились на встречу с генералом Ходжесом, который перенес свой штаб обратно в Спа. Это был символический круг почета, и фельдмаршалу там было не место.
Бельгия переживала кризис, на который Главное командование реагировало с большим опозданием. Из-за нехватки продовольствия забастовали шахтеры, что, в свою очередь, привело к острой нехватке угля в эту суровую зиму. Попытки правительства контролировать взлетевшие до небес цены ни к чему не привели, черный рынок процветал. В сельской местности люди вернулись к бартерной торговле, причем она шла с активным участием американских и британских солдат – они обменивали жестяные банки с пайками на свежие яйца.
Подсчитано, что во время Арденнского наступления в Бельгии погибли около 2500 мирных бельгийцев, а в Великом Герцогстве Люксембург – еще 500 гражданских. Считается, что около трети из них погибли в результате воздушных налетов союзников. С учетом тех, кто стал жертвами самолетов-снарядов «Фау-1» – а за все время с октября по март их выпустили по меньшей мере 5000, – жертвы среди гражданского населения еще возрастут и составят более 8000 погибших и пропавших без вести и 23 584 раненых
{980}.
Разрушения были огромными. Зданиям, церквям, фермам, шоссе и железным дорогам был нанесен страшный ущерб. Канализация, водопровод, телефонные линии и электрические кабели – все превратилось в руины. Около 88 тысяч человек остались без крова. Семьи, сумевшие вернуться домой с горсткой пожитков на тачке, обнаружили, что даже невредимые дома, куда не попали снаряды или бомбы, остались без дверей. Их срывали и немцы, и солдаты союзников, чтобы накрыть окопы и траншеи. Постельные принадлежности тоже были изъяты, в них кутались, чтобы хоть немного согреться, или использовали в качестве маскировки. Кроме того, катастрофически не хватало теплой одежды. Британский офицер по гражданским делам отметил, что «огромное число бельгиек ходят в пальто, сшитых из армейских одеял, и в боевых лыжных костюмах, выкрасив их в черный или коричневый цвет и отпоров накладные карманы»
{981}.
В бельгийских провинциях Люксембург и Намюр были разрушены восемнадцать церквей, а шестьдесят девять других сильно повреждены. Во многих случаях артобстрелы перепахивали кладбища, расшвыривая древние кости. В Ла-Роше, который бомбили обе стороны, погибли 114 мирных жителей и только четыре дома из 639 остались пригодными для жилья. Город превратился в груду развалин
{982}. Пришлось вызвать американские бульдозеры, чтобы расчистить путь по главным улицам. Весной горожане заметили, что ласточки, вернувшиеся к своим гнездам, совершенно дезориентированы.
Арденнам, почти полностью зависевшим от сельского и лесного хозяйства, был нанесен жестокий удар. Кур почти не осталось. 50 тысяч голов скота убили или угнали немцы. Обстрелы нашпиговали деревья осколками шрапнели, обесценив местную древесину и надолго создав проблемы лесопилкам. Только небольшое количество скота, убитого во время боев, можно было употребить в пищу. Почти все туши пришлось захоронить. Многие из выживших зверей погибли после, напившись воды из источников, зараженных трупной гнилью или белым фосфором. В Великом герцогстве Люксембург начался голод – из-за военного ущерба и из-за того, что немцы разорили север страны.
Одна из самых серьезных проблем заключалась в том, как справиться со 100 тысячами мин, зарытых обеими сторонами, а также с минами-ловушками, неразорвавшимися снарядами и взрывчаткой, брошенными повсюду. Около сорока бельгийцев погибли в Бастони и в окрестностях бывшего периметра обороны уже после того, как бои закончились. Однажды десять англичан были искалечены или тяжело ранены, когда один из их товарищей наступил на мину. Минное поле должно было быть засеяно в настоящем «саду дьявола»: то один, то другой становился жертвой, пытаясь спасти других.
В оттепель все отсылали детей в безопасные районы, где они не рисковали наступить на мину. Но многие покалечились, играя с боеприпасами, особенно когда опустошали снаряды, чтобы запустить собственный фейерверк. Союзные войска сделали все, что могли, за короткое время до их передислокации, но главная тяжесть легла на бельгийскую армию, а также на добровольцев и более поздних призывников, привлеченных в качестве démineurs – саперов. Отряды, которым приходилось иметь дело с неразорвавшимися снарядами и минами, должны были взрывать их на месте. В деревнях и городах перед взрывом местных предупреждали: «Открывайте окна!» Но некоторые дома были такими старыми, что окна в них просто не открывались.
