16 октября 30-я и 1-я дивизии, понеся тяжелые потери, наконец-то встретились к северо-востоку от Ахена. Два дня спустя Гиммлер заявил, что «каждый немецкий дом будут защищать до последнего»
{100}. Но 21 октября оберст Вилк сдался вместе со своими измученными и голодными бойцами. Он не был преданным приверженцем Гитлера и знал, что убийства продолжаются лишь потому, что тот живет в мире собственных фантазий. «Даже адъютант фюрера рассказывал мне, какой ложью тот окружен, – делился он впечатлениями, будучи в плену. – Зная, что это понравится Гитлеру, Гиммлер приходил с сияющим лицом и говорил: “Я пришел доложить о создании новой дивизии!”»
{101}
Позже один из людей Вилка пожаловался, что худшим моментом его плена были минуты, когда их вели строем по Ахену. «Гражданское население вело себя хуже французов, – говорил он. – Кричали, оскорбляли нас, и американцам пришлось вмешаться. Мы не можем помочь, если от их домов остались одни руины»
{102}. Вскоре из заваленных подвалов выбрались немки в поисках еды. На глазах у солдат они разделывали тушу лошади, павшей под артогнем, и катили нагруженные репой маленькие деревянные детские коляски.
Геббельс пытался смягчить последствия поражения. Немецкая пропаганда заверяла людей, что «время, выигранное в Ахене, Арнеме и Антверпене, сделало крепость “Германия” неприступной. Люфтваффе обретает новые крылья, а у Германии теперь еще больше артиллерии и танков, чтобы бросить их в бой»
{103}.
Самая неприятная для союзников задержка была обусловлена невозможностью использовать порт Антверпена. Это дало немцам передышку, столь необходимую для восстановления сил и передислокации армий в соответствии с новым планом Гитлера. Однако и другие факторы сыграли свою роль. Воодушевленные лихорадкой победы и надеждой, что европейская война закончится к Рождеству, американские командиры в Тихоокеанском регионе воспользовались возможностью нарастить собственные силы. Главное командование неожиданно осознало факт, что установка «первым делом – Германия», первоначально согласованная в 1941 году, больше не актуальна; это привело к опасной нехватке боеприпасов и людей.
Теперь, когда Германии угрожали с востока, юго-востока и запада, нацисты грызлись между собой. 15 октября, после тайных переговоров с Советским Союзом, адмирал Миклош Хорти объявил по радио, что Венгрия переходит на другую сторону. Немцы знали о его предательстве. Коммандос во главе с оберштурмбаннфюрером СС Отто Скорцени, огромного роста австрийцем, вызволившим Муссолини из Гран-Сассо, незадолго до трансляции устроили уличную засаду, похитили сына Хорти и взяли его в заложники. (За освобождение Муссолини Скорцени получил Рыцарский крест Железного креста. Но офицеры немецкой армии шутили, что ему добавили бы и «дубовые листья [еще более высокую награду], если бы он отвез того обратно»
{104}.) Самого Хорти вернули в Германию, а у власти в Венгрии поставили фашистскую партию «Скрещенные стрелы», ярых антисемитов.
В те дни, когда Красная армия впервые вступила на территорию Германии, в Восточной Пруссии усилилась закулисная борьба за власть. Генерал авиации Крайпе, начальник штаба люфтваффе, теперь считался в «Волчьем логове» персоной нон грата. И Кейтель, и даже адъютант Гитлера из люфтваффе оберст фон Белов отвернулись от него как от «пораженца». Геринг решил продлить охоту на оленей в находившемся неподалеку Роминтене, ибо теперь, как отмечал Крайпе в своем дневнике, все вышло так, что «ему приходится следить за Гиммлером и Борманом более внимательно. Гиммлер запросил несколько эскадр для своих СС»
{105}. Похоже, это было его первой попыткой расширить свою военную империю за пределы наземных войск СС. Подобное «поигрывание мускулами» в окружении Гитлера в какой-то мере зависело от двух его цепных псов: Бормана, который контролировал доступ к фюреру любого, кроме тех, кто относился к вермахту и СС, и Кейтеля. «Прежде чем генералы или кто-либо еще доберется до Адольфа, чтобы представить доклад, – рассказывал сокамерникам пленный генерал, – Кейтель дает им подробные инструкции, что сказать, как сказать, и только после этого им разрешают предстать перед Адольфом»
{106}.
Осматривая зенитные батареи, расположенные ближе к передовой, 18 октября Крайпе писал о вторжении Красной армии: «Страхи в Восточной Пруссии, первые беженцы… ужасно»
{107}. Герингу пришлось в спешке покинуть Роминтен, а Кейтель попытался уговорить Гитлера покинуть «Волчье логово», но тот отказался. Через несколько дней Крайпе посетил танковый корпус «Герман Геринг» в Гумбиннене. «Гумбиннен в огне, – отметил он. – Колонны беженцев. В Неммерсдорфе расстрелянных женщин и детей прибили к дверям амбара»
{108}. В Неммерсдорфе свершились злодеяния, почти наверняка преувеличенные нацистской пропагандой, и Крайпе, вероятно, не присутствовал при этом лично.
В тот же день, 18 октября, когда битва за Ахен близилась к концу, Эйзенхауэр, Брэдли и Монтгомери встретились в Брюсселе. Поскольку англичане и канадцы были сосредоточены на расчистке устья Шельды, главнокомандующий решил, что 1-я американская армия сконцентрирует свои силы на переправе через Рейн к югу от Кёльна, а недавно прибывшая 9-я армия будет тем временем защищать ее левый фланг. Как и следовало ожидать, Монтгомери не слишком обрадовало, что приоритет отдают 1-й армии, но после позорного провала он был вынужден молчать. С другой стороны, эта стратегия предусматривала проход американцев через Хюртгенский лес. Ни командиры, ни солдаты не имели ни малейшего представления о кошмарах, которые их там ожидали.
Глава 4
Навстречу военной зиме
Геббельс пытался пробудить идею Фольксгемайншафт
[13] – единения нации перед лицом смертельной опасности, однако на Западном фронте генералы вермахта были потрясены известием о том, что немецкие солдаты грабят немецкие дома.
«Поведение солдат просто невероятно, – сказал военврач из 3-й парашютной дивизии. – Мы были расквартированы в Дюрене, и там солдаты грабили собственный народ. Они тащили из шкафов все до последнего… Они были как дикие звери»
{109}. Видимо, все это началось, когда дивизия находилась в Италии. Другие формирования, также склонные к мародерству в дни отступления через Францию и Бельгию, не изменили привычек, вернувшись на немецкую землю. Их изодранную униформу никто не заменил, шестеро из каждого десятка завшивели, и они были постоянно голодны. Появились сообщения, что сразу за линией фронта солдаты ослепляют лошадей, чтобы без помех зарезать и съесть».
