В воскресенье вечером 10 декабря был сильный снегопад. На следующее утро Брэдли, уже отчасти выздоровевший, отправился в Спа повидать Ходжеса и Симпсона. На какое-то время это будет их последняя встреча. Он вернулся во второй половине дня после долгой поездки мимо Бастони. Снег накрыл всю область, и дороги размокли от слякоти после пурги прошлой ночью. Пара охотничьих ружей уже ждала его. Генерал Ходжес, похоже, вынашивал ту же идею. Три дня спустя он провел «большую часть дня»
{326} с месье Франкоттом, известным оружейником из Льежа, и тоже заказал себе дробовик.
В штабе Брэдли в ближайшее будущее по-прежнему смотрели со сдержанным оптимизмом. На этой неделе штабные офицеры пришли к выводу: «Теперь очевидно, что истощение неуклонно подрывает боеспособность немецких войск на Западном фронте и что защитная броня более хрупкая и уязвимая, чем это выглядит на картах нашей разведки или кажется войскам на передовой»
{327}. Сильнее всего Брэдли беспокоила ситуация с подкреплениями. Его 12-й группе армий не хватало 17 581 человека, и он планировал встретиться в Версале с Эйзенхауэром и поговорить об этом
{328}.
На пресс-конференции 15 декабря, устроенной, чтобы поздравить 9-е тактическое авиационное командование, Брэдли предположил, что у немцев не более шести-семи сотен танков по всему фронту: «Мы считаем, на всем протяжении он довольно слаб»
{329}. Что касается поддержки с воздуха, Хансен отметил: «Сегодня мало что происходит… Погода не позволяет им действовать даже четверть времени». Плохая видимость, мешавшая полетам и столь желанная Гитлером, повторялась день за днем. Однако это, похоже, не помешало самолетам-корректировщикам вылетать на неофициальные миссии в Арденнах. Брэдли получил кучу жалоб на то, что «бойцы, захотев жареной свининки, гоняются за кабанами на малой высоте и палят по ним из пулеметов Томпсона»
{330}.
В тот же день, 15 декабря, офицер G-3 – оперативного отдела – на ежедневном брифинге штаба заявил, что из сектора Арденн сообщить нечего. Фельдмаршал Монтгомери спросил, не возражает ли генерал Эйзенхауэр против его возвращения в Соединенное Королевство на следующей неделе, к Рождеству. Его начальник штаба генерал Фредди де Гинган уехал как раз этим утром. Прискорбно, но именно в те минуты, когда Германия готовилась бросить силы в стремительную атаку, Монтгомери заявил, что нехватка «у немцев личного состава, техники и ресурсов препятствует любым наступательным действиям с их стороны»
{331}. В то же время 8-й корпус в Арденнах отчитался о выдвижении войск на фронт и прибытии новых формирований.
На севере сектора, где стоял 8-й корпус, новоприбывшая 106-я пехотная дивизия только что заняла позиции 2-й пехотной дивизии в горах Айфеля. «Мои бойцы были поражены появлением солдат из входящего подразделения, – писал командир роты во 2-й дивизии. – Их снабдили целой кучей экипировки, которую только новички из Штатов могли бы назвать своим. И – о ужас, ужас! – они были в галстуках! Любимые цвета генерала Паттона!»
[24]
{332} Во время передачи полномочий командир полка из 2-й дивизии сказал полковнику Кэвендеру из 423-го пехотного полка: «Здесь было очень тихо, и ваши бойцы легко всему научатся»
{333}. Опытные солдаты, уходя, забрали с собой все печи. «Зеленым» новобранцам было даже негде сушить носки, и в сыром снегу вскоре начала собирать свою жатву «траншейная стопа».
В последующие дни 106-я дивизия слышала, как движутся танки и другие транспортные средства, но отсутствие опыта не позволяло им понять, что это значит. Даже бывалая 4-я дивизия на юге предполагала, что это одну народно-гренадерскую дивизию меняют на другую. На самом деле только в первой волне шли семь танковых и тринадцать пехотных дивизий, готовых к атаке в темных сосновых лесах.
Волнение и нетерпение были особенно заметны в подразделениях войск СС. Боец 12-й танковой дивизии СС «Гитлерюгенд» накануне битвы писал сестре: «Дорогая Рут, мое ежедневное письмо сегодня будет очень коротким – коротким и сладостным. Я пишу в один из великих часов перед атакой – полный волнений и ожиданий того, что принесут нам следующие дни. Все, кто был здесь последние два дня и две ночи (особенно ночи); все, кто своими глазами видел, как час за часом собираются наши дивизии; все, кто слышал постоянный грохот танков, – все они знают: готовится нечто, и мы с нетерпением ждем четкого приказа, который избавит нас от напряжения. Мы все еще в неведении, не знаем, “где” и “как”, но с этим уже ничего не поделаешь! Достаточно того, что мы атакуем и отбросим врага с нашей родины! Это священная миссия!»
{334} На обороте запечатанного конверта он добавил поспешный постскриптум: «Рут! Рут! Рут! МЫ НА МАРШЕ!!!» Должно быть, он черкнул эту строчку, когда они уходили: в бою письмо попало к американцам.
Наступление немецких войск.
Глава 8
16 декабря, суббота
В 05.20 16 декабря, за десять минут до часа «Ч», артиллерия 6-й танковой армии Зеппа Дитриха открыла огонь
{335}. Почти все американские солдаты, спасаясь от мокрого снега, шестнадцать темных часов спали в фермерских домах, хижинах лесников, сараях и коровниках. Рассвет должен был наступить лишь в 08.30. Вдоль большей части фронта, к югу от леса Моншау, местность напоминала Хюртген: густой лес, скалистые ущелья, ручейки, бездорожье и размокшие тропы, ведущие к просекам, – настолько глубокие от грязи, что машины едва могли по ним пройти.
Немецкие артиллерийские командиры, зная, что американцы предпочитают укрытия, всегда метили в дома. Часовые получили приказ никогда не стоять у порога дома, только в окопе неподалеку, чтобы прикрыть его, если немцы внезапно нападут. Увидев на горизонте вспышки, похожие на летние молнии, караульные бросились будить тех, кто был внутри. Но только когда кругом начали рваться снаряды, бойцы стали в панике выбираться из спальных мешков, хватая в охапку форму, оружие и каски.
