Западный фронт.
Несмотря на успехи того лета, а может, именно по их причине, в высших эшелонах командования союзников бушевали распри. Эйзенхауэр, «скорей военный политик, а не военачальник»
{26}, как выразился один обозреватель, искал решение, способное устроить всех, но казалось, он был решительно настроен потворствовать Монтгомери и британцам, чем вызывал негодование Омара Брэдли и гневное презрение Джорджа Паттона. Спор, которому предстояло поддерживать пламя раздора весь 1944 год и продолжить его в следующем, начался 19 августа.
Монтгомери потребовал, чтобы почти все союзные силы наступали под его командованием через Бельгию и Голландию в промышленную область Рура. После того как его предложение отклонили, он хотел, чтобы по этому пути пошла его собственная 21-я группа армий при поддержке 1-й армии генерал-лейтенанта Кортни Ходжеса. Так союзники могли бы захватить места запуска «оружия возмездия», откуда бомбили Лондон, и взять под контроль Антверпен, глубоководный порт, жизненно важный для любого дальнейшего продвижения. Брэдли и двое командиров его армий, Паттон и Ходжес, согласились, что овладеть Антверпеном необходимо, но сначала они хотели двинуться на восток, к реке Саар, кратчайшему пути в Германию. Американские генералы считали, что после успеха операции «Кобра» и прорыва до Сены во главе с 3-й армией Паттона приоритет следует отдать им. А Эйзенхауэр отдавал себе отчет в том, что удар только в одном направлении, будь то наступление британской армии на севере или американской в середине фронта, чреват не только военными опасностями, но и даже в большей степени политическими. Он также понимал, что и в США, и в Великобритании политики и пресса взорвутся от ярости, если какая-нибудь из союзных армий задержится из-за проблем со снабжением, а другая в это время продолжит наступать.
1 сентября огласили долгосрочный план. Командование над американской 12-й группой армий принимал Брэдли, формально он подчинялся Монтгомери, но британская пресса снова сочла себя обиженной. Реорганизацию на Флит-стрит восприняли как понижение Монтгомери в звании, ибо теперь, когда во Франции базировался Эйзенхауэр, тот больше не был командующим сухопутными войсками. В Лондоне такую реакцию предвидели и, чтобы разрядить обстановку, Монтгомери был повышен в звании фельдмаршала (теперь он теоретически званием превосходил Эйзенхауэра, который имел лишь четыре звезды). Тем утром Паттон слушал радио, и его, как он потом признался, чуть не стошнило, когда «Айк сказал, будто Монти, величайший из ныне живущих солдат, теперь фельдмаршал»
{27}, и даже словом не обмолвился о том, чего достигли другие. На следующий день, после встречи в штабе Брэдли, Паттон, командовавший продвижением через Францию, заметил: «Айк хоть бы спасибо кому сказал, хоть бы поздравил за все, что мы сделали». Прошло два дня, и его 3-я армия дошла до реки Маас.
Как бы там ни было, а стремительное продвижение в Бельгию двух армий, 1-й американской и 2-й британской, оказалось одним из самых быстрых за всю войну. И они могли пройти еще быстрее, если бы в каждой деревне и в каждом городке их не задерживали ликующие бельгийцы. Генерал-лейтенант Брайан Хоррокс, командир 30-го армейского корпуса, заметил, что «с шампанским, цветами, толпами, с девушками, сидевшими в грузовиках радиосвязи, было трудно продолжать войну»
{28}. Американцы тоже обнаружили, что в Бельгии их приветствовали гораздо теплее и восторженнее, чем во Франции. 3 сентября гвардейская бронетанковая дивизия вошла в Брюссель, ее встретили с невиданным доселе ликованием.
А уже на следующий день замечательной coup de main (внезапной атакой) 11-я бронетанковая дивизия, которой командовал генерал-майор Филипп Робертс, более известный как «Пип», вошла в Антверпен. При поддержке бойцов из бельгийского Сопротивления союзники захватили порт еще до того, как немцы успели уничтожить все сооружения. 159-я пехотная бригада атаковала германский штаб, расположенный в парке, и к 20.00 комендант немецкого гарнизона сдался. Его солдат, 6000 человек, вывели строем и заперли в зоопарке, в клетках – те пустовали, зверей давно съели оголодавшие люди.
«Пленные сидели на соломе, – писала Марта Геллхорн, – их остекленевшие глаза смотрели сквозь прутья»
{29}. Падение Антверпена поразило штаб фюрера словно удар грома. «Вы едва Сомму перейти успели, – признавал через год генерал артиллерии Вальтер Варлимонт, когда его допрашивали следователи союзников. – И вдруг ваши две или три танковые дивизии у Антверпена. Мы не ожидали столь быстрого прорыва и ничего не успели. А когда дошли вести, было неожиданно и горько»
{30}.
Быстро продвигалась и 1-я американская армия, преследовавшая отступающих немцев. Разведывательный батальон 2-й бронетанковой дивизии, значительно опередив другие подразделения, выяснил маршрут отступления врага и, как только стемнело, устроил в одном из поселков засаду с легкими танками. «Мы подпускали конвой поближе, в радиус самого эффективного поражения, и только потом открывали огонь. Один из легких танков приспособили под буксир: отвозили на нем подбитую технику и прятали ее среди домов, чтобы машины, идущие следом, ничего не заподозрили. И так всю ночь»
{31}. Один американский командир танка подсчитал, что с 18 августа по 5 сентября его машина прошла около 350 километров «почти без техобслуживания»
{32}.
На франко-бельгийской границе Брэдли сопутствовал еще более значительный успех, нежели британцам: они взяли в клещи Монс. Моторизованные подразделения трех танковых дивизий вермахта успели выскользнуть аккурат перед тем, как американская 1-я пехотная дивизия замкнула кольцо окружения, и немецкие десантники из 3-й и 6-й парашютных дивизий вновь заскрежетали зубами от злобы: эсэсовцы в очередной раз спасли свои шкуры, бросив всех остальных. Американцы захватили в плен свыше 25 000 солдат – остатки шести «нормандских» дивизий. Пока те не сдались, они были как на ладони. Артиллеристы 9-й пехотной дивизии сообщали в отчетах: «Мы выставили наши 155-мм гаубицы и били прямой наводкой по колоннам вражеских солдат, чем нанесли тяжелый ущерб и внесли свой вклад в захват 6100 пленных, в числе которых были три генерала»
{33}.
