101-я воздушно-десантная дивизия была в высшей степени недоукомплектована и до сих пор не переоснащена. В ходе боев в Голландии дивизия потеряла примерно три с половиной тысячи солдат, а замен, пока стояла в Мурмелоне, получила сравнительно мало. Поэтому после приказа о выдвижении все штрафники, приговоренные к дисциплинарным взысканиям, – в основном те, кто устроил драку или ударил сержанта, – были выпущены из тюрем и получили приказ немедленно возвращаться в свои роты. Офицеры отправились в военный госпиталь и призвали тех, кого уже почти вылечили, выписаться по собственному желанию. Впрочем, некоторые командиры советовали своим офицерам не брать солдат, которые все еще не отошли от нервного потрясения. За предыдущие десять дней несколько человек совершили самоубийство на почве боевой психической травмы; был в их числе и начальник штаба дивизии – сунул в рот автомат 45-го калибра и нажал на спуск.
У 82-й дивизии было больше времени и для приема новобранцев, и для переоснащения после потерь в Голландии, а вот у 101-й не хватало всего, особенно зимнего обмундирования. Всю ночь бойцы пытались выпросить, одолжить или украсть то, чего им недоставало. Интенданты просто открыли склады. Тем временем Com Z, «Зона коммуникаций», гадала, где найти достаточное количество десятитонных грузовиков для переброски двух дивизий. Их измученные водители, вместе со 101-й принимавшие участие в операции Red Ball Express, не были в восторге от перспективы доставлять десантников на линию фронта в Арденнах, но свой долг выполнили как подобало.
Даже несмотря на то что Верховное главнокомандование пыталось скрыть известие о наступлении Германии, слухи распространились быстро. Поговаривали даже, что немцы идут на Париж. Французские коллаборационисты в тюрьмах уже начали праздновать и издевались над охранниками. И это было неразумно. Многие из их тюремщиков пришли из Сопротивления и поклялись, что расстреляют каждого из них еще до прибытия немцев.
Отчасти из-за отсутствия достоверной информации Париж начало лихорадить. Генерал Альфонс Жюэн в сопровождении высокопоставленных французских офицеров приехал в Главное командование в Версале, чтобы обсудить прорыв. Их встретил генерал Беделл Смит. «Пока мы шли по коридорам, – писал он позже, – я видел, как офицеры озадаченно заглядывали в кабинеты, где, казалось, занимались обычной рутиной. Наконец французский генерал позади меня сказал нашему начальнику разведки генералу Стронгу: “Как же так! Вы не пакуетесь?”»
{433}
Эрнест Хемингуэй узнал о наступлении немцев в отеле «Ритц» на Вандомской площади, где разместился со своей любовницей Мэри Уэлш. Она вернулась с обеда у командующего ВВС генерал-лейтенанта Карла Спаатса, «Туи». Во время обеда все время то вбегали, то выбегали адъютанты с неотложными сообщениями. Вестибюль «Ритца» был в хаосе, офицеры носились взад и вперед. Хемингуэй до сих пор не оправился от бронхита, подхваченного в Хюртгенском лесу, но решил присоединиться к 4-й пехотной дивизии и начал паковать свой нелегальный арсенал. «Фронт полностью прорван, – сказал он своему брату Лестеру, который проезжал через Париж. – Это может стоить нам всего дела. Их бронемашины текут рекой. Они не берут пленных… Заряди вон те обоймы. Вытри начисто каждый патрон»
{434}.
Глава 10
18 декабря, понедельник
Главный удар по последнему батальону 2-й пехотной дивизии на участке Рохерат – Кринкельт был нанесен в 06.45, более чем за час до рассвета. Немцы действовали как обычно: нападали ночью и буянили как могли, «с воплями, свистом и много как еще, теми же ложками по котелкам стучали»
{435}. Бой продолжался четыре часа. Американская полевая артиллерия выполняла одну огневую задачу за другой, поддерживая передовые окопы, где засела пехота. Временами роты, когда противник грозил захватить их позиции, вызывали огонь на себя, а 1-й батальон 9-го пехотного полка подполковника Маккинли прикрывал другие подразделения, когда те отступали к деревням-близнецам.
Как только начало светать, двенадцать танков, каждый из которых шел при поддержке пехотного взвода, показались из тумана и наступали, пока их не остановил артогонь. 2-я пехотная дивизия обнаружила, что было бы гораздо полезнее иметь дюжину гранатометных расчетов, чем три «громоздкие» пушки ПТ-взвода
{436}. «57-мм противотанковые орудия показали себя с очень плохой стороны, нанеся всего один эффективный удар по башне вражеского танка», – говорилось в отчете о боевых действиях. Другой офицер назвал их «практически бесполезным оружием». Подполковник Маккинли полагал, что таким орудиям «нет места в пехотном батальоне», ибо в грязи очень трудно маневрировать и орудие невозможно установить, если враг уже начал бой. Он хотел, чтобы «самоходки» были неотъемлемой частью отряда и не исчезали, когда им вздумается. Но в тот день у Рохерата и Кринкельта «истребители танков», «Шерманы», базуки и артиллерия поразили немало «Пантер» и «Тигров».
Американцы постоянно пытались помешать немцам ремонтировать поврежденные танки или делать из них временные огневые позиции перед оборонительными порядками. Поэтому всякий раз, когда пехотинцев СС отбрасывали, «подбитые, но не уничтоженные танки поджигали, выливая на них смесь бензина и масла, или кидали прямо в дуло зажигательные термитные гранаты, прожигавшие ствол»
{437}.
Но затем одна из атак проломила линию фронта. Танки стреляли прямо в окопы и ездили по ним взад-вперед, превращая окоп в могилу. В одном взводе из тридцати солдат выжили только двенадцать. В другом, стоявшем на левом фланге, не осталось боеприпасов для противотанковых орудий, и шесть или семь человек в отчаянии побежали в тыл. Маккинли остановил их и отправил обратно. Санитары, героически вытаскивая раненых по снегу, смастерили из лыж санки, прибив к ним поперечины, и получились носилки.
Со временем батальону приказали отступать, но бой шел так близко, что Маккинли понимал: ему не вытащить своих. Однако в критический момент появились четыре «Шермана» из 741-го танкового батальона. Они смогли прикрыть отход и даже подбили три немецких танка. «Когда батальон собрался в Рохерате, – писал Маккинли, – оказалось, что из 600 солдат, вступивших в бой, осталось 197, включая прикомандированных»
{438}. И только девять солдат из всей 2-й дивизии покинули поле боя и сбежали в тыл. Их подобрала военная полиция как «отставших». Почти все бойцы вдруг поняли, что в разгар битвы у них не было никакой трясучки, она началась потом, когда прекратился огонь.
Жертвенное сопротивление 1-го батальона 9-го пехотного полка помогло спасти остаток 2-й пехотной дивизии и предотвратить прорыв 12-й танковой дивизии СС. Но даже Маккинли впоследствии признал, что «главное дело сделала артиллерия»
{439}, спасая его подразделение от полного уничтожения. Все время остатки 99-й дивизии, встретившей первый натиск, пробирались к американским позициям. Их направляли обратно в Эльзенборн, в лагерь, где кормили и снабжали патронами, а затем размещали на новой линии за Рохератом и Кринкельтом. Одного комбата, которого офицеры его же батальона обвинили в «трусости и некомпетентности», сняли с должности.
