Американские тыловые части и другие рядом находящиеся подразделения вскоре осознали опасность. Бойцы одного отряда, разместившись в древнем Шато-д’Аржимон между Маршем и Рошфором, спали в форме и сапогах и не выпускали из рук гранат, чтобы не быть застигнутыми врасплох в случае ночной атаки немцев. Услышав выстрелы, солдаты вскочили, быстро вышли и направились обратно в Динан. Так же поступали почти все молодые бельгийцы – кто уезжал на велосипедах, кто уходил пешком. Их страх был вполне оправдан: они боялись репрессий за сентябрьские акции Сопротивления и знали, что, стоит им остаться, их угонят в Германию в трудовые лагеря.
Укрывшись в подвалах, когда начался артобстрел, бельгийцы понятия не имели о том, как проходит битва. С улицы до них доносился топот: глухой – от американских ботинок с резиновой подошвой; резкий – от немецких сапог, подбитых гвоздями. Когда вошли немцы, люди отшатнулись – из страха не только перед насилием, но и перед вшами, покрывшими вражеских солдат. Наступающие немецкие войска искали американцев или бойцов Сопротивления. Любого молодого бельгийца, имевшего при себе хоть пару боевых патронов, могли при обыске застрелить как террориста. И когда немцы почувствовали себя как дома, они сложили винтовки и «панцерфаусты» в углу, на который мирные жители не могли смотреть без нервной дрожи. Местные общались между собой на валлонском, зная, что солдаты их не поймут – разве лишь те, кого призвали из «восточных» кантонов.
В подвалах, освещенных лампами типа «летучая мышь» или свечами, жители Арденн порой, когда затишье выдавалось долгим, пели народные песни. Но, когда обстрел начался снова, и на этот раз гораздо более сильный, люди зашептали молитвы по четкам. Бомбили долго, условия быстро ухудшались, подвалы превращались в рассадник дизентерии. Отхожие ведра можно было поднять и опорожнить на навозную кучу, только когда стихали перестрелки. В такие минуты фермеры с сыновьями бросались доить коров, задавали корму свиньям и несли молоко тем, кто укрывался внизу и жил на одной картошке. Если было время, быстро разделывали туши убитого скота. Особо удачливый тащил местную ветчину, которую делили поровну. Многие набивали ведра и бутылки снегом и ждали, пока тот растает: ходить к колонке было слишком опасно. Те, кто бежал в лес, когда в дом попали снаряды, успевали захватить лишь горстку вещей, чтобы согреться. Когда мучила жажда, приходилось сосать сосульки.
По всем Арденнам люди присматривали за стариками и немощными; да, эгоисты там попадались редко. Если у кого был каменный подвал, тот укрывал соседей, у которых над погребом были только половицы. А владелец местного шато с глубокими подземельями звал жителей деревни к себе, но столь заметное здание было привлекательной целью для артиллерийских наводчиков, будь то союзники или немцы.
Генерал-майор фон Вальденбург, командир 116-й танковой дивизии, в то утро был в плохом настроении. В 04.00 командующий корпусом приказал ему прекратить атаку на Оттон с восточной стороны реки Урт, которую отважно защищали американский саперный батальон и тыловые части. Мантойфель ошибочно полагал, что защита слишком сильна и сдержит дивизию Вальденбурга. Он приказал 560-й народно-гренадерской дивизии захватить Оттон, а 116-й танковой – вернуться через Самре и Ла-Рош, снова двинуться на северо-запад по другую сторону Урта и прорваться между Оттоном и Марш-ан-Фаменом. Вальденбург был убежден: если бы их так отправили раньше, они бы уже продвинулись далеко за пределы Марш-ан-Фамена. А так обходной маневр, несомненно, дал генералу Коллинзу больше времени для выстраивания на западе полосы обороны.
В Люксембурге штабисты генерала Брэдли заметили, что теперь тот редко покидает свою спальню или офис. Но тем утром Хансен вошел в кабинет генерала и обнаружил, что Брэдли, стоя на коленях и разложив на полу карту, вглядывается сквозь бифокальные очки в дорожную сеть немцев и отмечает маршруты коричневым карандашом. Это был день, когда с юга на Бастонь двинулся 3-й корпус генерала Паттона с 4-й танковой дивизией и с двумя пехотными справа от нее – 26-й и 80-й. 12-му корпусу, начиная с 4-й пехотной дивизии на южном фланге, также предстояло продвинуться на север с 5-й дивизией и частью 10-й бронетанковой дивизии.
После сильного ночного снегопада Хансен описал вид из отеля как «настоящий пейзаж с открытки с крошечными заснеженными домами»
{650}. Туман рассеялся, похолодало, но низкая облачность все еще не позволяла развернуть авиацию союзников во всей их силе. Жители Люксембурга тревожились, и офицер по гражданским делам 12-й группы армий решил взять с собой в город принца Жана, сына великой герцогини Шарлотты, и заверить людей, что тот с ними. А штабисты Брэдли были недовольны тем, что «Радио Люксембург» с самым мощным передатчиком в Европе ушло из эфира, когда весь его персонал в панике сбежал и забрал с собой почти все оборудование.
Не утихли и опасения насчет коммандос Скорцени. Офицеры контрразведки были «очень обеспокоены безопасностью наших генералов», как отметил Хансен в дневнике в тот день. «Немецких агентов в американской форме будто бы опознают по розовым или синим шарфам, по тому, как те стучат двумя пальцами по каскам и по расстегнутой верхней пуговице на пальто и куртках. К нам вечером наведался Чарли Уэртенбейкер [из журнала Time], мы указали на его темно-бордовый шарф, сказали, мол, бордовый – это оттенок розового, и он его тут же снял»
{651}.
Эйзенхауэр, который продохнуть не мог из-за мер безопасности в Версале, издал приказ по всем формированиям войск: «Враг прилагает неимоверные усилия, чтобы вырваться из отчаянного положения, в которое вы загнали его своими блестящими победами летом и осенью. Он жестоко сражается, пытаясь вернуть все, что вы завоевали, и использует любые коварные уловки, желая обмануть вас и убить. Он поставил на карту все, что мог, но в этой битве ваша непревзойденная отвага уже сорвала его планы. Перед лицом вашей испытанной храбрости и стойкости он потерпит полный крах»
{652}.
За день до этого, стремясь защитить Брэдли от предположений, будто того застигли врасплох в Арденнах, Эйзенхауэр рекомендовал повысить его до генерала армии. Он написал генералу Маршаллу о том, что командир 12-й группы армий «сохранял поразительное хладнокровие и… действовал методично и энергично, как того требовала ситуация. Никто ни в коем случае не склонен хоть в чем-то обвинять Брэдли»
{653}.
По словам Беделла Смита, Брэдли, которого всё подстрекали офицеры, убедил себя в том, что Монтгомери в панике. Один только этот совершенно искаженный взгляд показал, что Eagle Tac в Люксембурге совершенно не в курсе реального положения дел. «Мы узнали, что вся британская армия отступает, – писал один из его штабных офицеров. – Оставив в строю только основные войска, Монтгомери перебросил главные силы 2-й британской и 1-й канадской армий из Голландии в оборонительный полукруг вокруг Антверпена и готовился стоять до последнего: он явно думал, что ему придется сражаться там»
{654}. Штабисты Брэдли явно не подозревали, что 30-й корпус Хоррокса уже на Маасе, а 29-я бронетанковая бригада стоит на восточном берегу и готова соединиться с правым флангом 7-го корпуса Коллинза.
