Большинство горожан укрылись в пещерах у подножия скал, окружавших Рошфор
{686}. Им пришлось оставаться там довольно долго, так как город стал мишенью для американской артиллерии. Во время самого страшного обстрела Жанна Ори и ее младшая сестра спросили свою маму: «Мама, мы умрем?» Та ответила: «Молитесь, дети мои». И все они читали молитвы по четкам. Один человек нашел друга мертвым на стылой улице, тот лежал лицом вниз, а на спине у него безмятежно сидела кошка, пользуясь последними крупицами тепла. Тела убирали монахи-трапписты из аббатства Сен-Реми.
В тот вечер президент Рузвельт в Вашингтоне написал Иосифу Сталину: «Я хотел бы поручить генералу Эйзенхауэру направить в Москву уполномоченного офицера его штаба для обсуждения с вами положения Эйзенхауэра на Западном фронте и его связи с Восточным фронтом, чтобы мы все могли располагать информацией, необходимой для координации наших усилий <…> ситуация в Бельгии неплохая, но пришло время поговорить о следующем плане. В связи с чрезвычайной ситуацией прошу ответить по возможности скорее»
{687}. Через два дня Сталин ответил согласием. Само упоминание о «чрезвычайной ситуации» в последней фразе, должно быть, навело его на мысль, что союзников прижали к стене. Переговорить со Сталиным было поручено Главному маршалу авиации Теддеру и генералу Буллу. Они готовились вылететь из Франции в Каир, а оттуда в Москву, но из-за долгих задержек они увидят Сталина лишь 15 января, когда кризис уже закончится.
Глава 17
24 декабря, воскресенье
Воскресенье 24 декабря снова было солнечным и безоблачным. Капитан Маджетт, метеоролог 12-й группы армий в Люксембурге, был «едва ли не в истерике оттого, что все время верно предсказывает хорошую погоду». «Он с гордостью смотрит на простирающееся далеко к Германии голубое небо над каменными бастионами и тремя шпилями собора»
{688}.
В штабе Брэдли Eagle Tac теперь почти не беспокоились по поводу обороны Бастони: солдаты 101-й воздушно-десантной дивизии «упрямо цеплялись за свои позиции, как в обозе времен покорения Дикого Запада»
{689}. Но офицеры штаба были прекрасно осведомлены о тяжелом положении раненых в городе. Маколифф попросил сбросить на парашютах четыре бригады хирургов. Действовать решили без промедления и доставить их в Бастонь на планерах.
3-й корпус Паттона с 4-й бронетанковой дивизией изо всех сил пытался прорваться к Бастони с юга, однако враг сопротивлялся гораздо эффективнее, чем ожидалось. Хансена удивило странное сообщение: «Сегодня солдат-квартирмейстер, проезжая через Арлон, спросил дорогу на Люксембург. Он свернул не туда и поехал по дороге в Бастонь. Когда кто-то в него выстрелил, он перепугался, газанул и в конце концов въехал в зону 101-й дивизии – первый, вступивший с ними в контакт, причем совершенно случайно»
{690}.
Перехваченные сигналы подтверждали, что на южной стороне периметра идут жестокие бои. 5-я парашютная дивизия требовала больше «панцерфаустов» и противотанковых пушек, чтобы продолжить бой вместе с другой дивизией, 4-й бронетанковой. Казалось, командующий 3-й армией не сомневался в исходе. «Генерал Паттон заходил сегодня несколько раз, – заметил Хансен. – Он очень активный и громогласный, хорошо чувствует себя в разгар сражения»
{691}. Но на самом деле Паттон скрывал смущение: 4-я бронетанковая дивизия наступала медленнее, чем он предсказывал, и встречала жесткое сопротивление. Кроме того, они обнаружили, что саперы 8-го корпуса при отступлении в Бастонь «взорвали все, что находилось в пределах видимости», и продвижению «препятствовал не враг, а разрушения и обрушенные мосты, взорванные своими же саперами»
{692}.
Люксембуржцы были увереннее. Эту уверенность им придавал вид нескончаемых колонн 3-й армии, проходивших через город, и они верили, что немцы не вернутся. Как ни странно, разведка 12-й группы армий внезапно увеличила оценку количества единиц немецкой танковой и штурмовой артиллерии с 345 до 905, и эта цифра сильно превосходила более ранние оценки численности танков на Западном фронте в целом.
Несмотря на ужасный холод, от которого сильно страдали солдаты в окопах, боевой дух защитников Бастони был высок. Несмотря на то что десантники и 10-я бронетанковая дивизия с нетерпением ожидали помощи от Паттона, они отвергали любую идею, будто нуждаются в том, чтобы их спасали. С каждым ясным днем, сулившим летную погоду, они видели, как небо полнится самолетами союзников, слышали взрывы бомб и треск пулеметов истребителей, обстреливавших немецкие колонны. Воздушные бои против немногочисленных «фокке-вульфов» и «мессершмиттов» сопровождались яростными возгласами и ревом, словно то был смертельный боксерский поединок, а если союзный транспорт, сбрасывающий грузы, попадал под обстрел с земли, раздавались горестные вопли.
Истребители-бомбардировщики союзников оказались чрезвычайно эффективными в подавлении немецких войск, концентрирующих силы для атаки. На цели их направляли авиационные наводчики в Бастони. Как только приходило предупреждение об угрозе, а координаты поступали с командного пункта полка или с самолета связи с артиллерией, «как правило, уже через несколько минут самолеты наносили удар по вражеским силам»
{693}.
При этом, учитывая, что приоритет при десантировании грузов отдавался снарядам, положение с продовольствием в союзных войсках не улучшилось. Многие подразделения зависели от щедрости бельгийских семей, делившихся с ними тем, что у них было. Как в Бастони, так и на северном фланге «рацион часто дополнялся дичью – говядиной, олениной и крольчатиной, – когда звери приводили в действие мины, задевая “растяжки”»
{694}. Снайперы стреляли зайцев и даже кабанов, но любовь к свинине заметно уменьшилась после того, как были замечены свиньи, поедавшие внутренности убитых солдат.
Сильный холод и глубокий снег причиняли не только неудобства. Они влияли на боевые качества. Те, кто не держал запасные сухие носки в подкладке шлема или же не менял носки часто, первыми страдали от обморожения или «траншейной стопы». Вновь прибывшая 11-я бронетанковая дивизия на Маасе следовала, возможно даже не подозревая об этом, старой практике русских армий: солдаты обматывали ступни портянками, нарезанными из шерстяных одеял. Особенно рисковали танкисты, стоявшие на металле часами не шевелясь. Однако те, кто был в машинах, а также водители грузовиков могли, по крайней мере, сушить обувь на выхлопных трубах двигателей.
