Генерал Брэдли, замкнувшийся в себе, ибо считал себя опозоренным после того, как основную часть его 12-й группы армий отдали Монтгомери, не принимал почти никакого участия в продвижении двух корпусов Паттона. Но на Рождество, по приглашению Монтгомери, он вылетел в сопровождении эскорта истребителей в Сен-Трон, расположенный неподалеку от штаба 21-й группы армий в Зонховене. Он был полон решимости подтолкнуть Монтгомери к немедленному контрнаступлению. «Монти всегда ожидал, что все придут к нему сами, – оправдываясь, жаловался потом Брэдли. – Айк настоял на том, чтобы я пошел к нему. Не знаю, зачем, черт возьми, мне это делать»
{746}. Хотя штаб Монтгомери выглядел «очень празднично» и стены его были увешаны рождественскими открытками, Брэдли говорил, что на обед ему дали только яблоко.
В описании этой встречи в изложении Брэдли столько негодования, что трудно воспринимать его версию буквально. Можно, конечно, представить себе, что Монтгомери, продемонстрировав отсутствие такта и самоуверенность, вел себя так высокомерно, что Брэдли почувствовал себя униженным. Он даже снова заговорил о едином командовании над сухопутными войсками, которое следовало доверить именно ему, и повторял свою раздражающую всех мантру, что всех неудач можно было бы избежать, если бы союзники следовали только его стратегии. Но, когда Брэдли обвинил Монти в том, что тот «рассеял 7-й корпус», рассредоточив его по линии фронта, а не придержал для контратаки, стало ясно, что генерал совершенно не в курсе событий на северо-западе. По возвращении в Люксембург он даже заявил Паттону, будто Монтгомери сказал, что «1-я армия не сможет атаковать в течение трех месяцев»
{747}. В это очень трудно поверить.
С другой стороны, нет никаких сомнений в том, что Монтгомери находился под влиянием донесений разведки, где говорилось, что немцы намерены совершить еще один усиленный рывок к Маасу. Поэтому он хотел воздержаться от атаки до тех пор, пока немцы не израсходуют свои силы. Но переданное накануне его указание штабу Ходжеса, согласно которому 7-й корпус Коллинза, стоявший на западе, должен быть готов отступить на север к Маасу, до самого Андена, было поразительной ошибкой, и Коллинз совершенно справедливо им пренебрег. Брэдли недооценил угрозу, которую представляли собой немецкие войска между Динаном и Марш-ан-Фаменом, а вот Монтгомери, напротив, ее преувеличивал, и, в отличие от американских командиров, он не считал, что Рождество ознаменовало апогей усилий Германии.
Брэдли убедил себя, что фельдмаршал использует ситуацию в своих целях и намеренно пугает своими докладами Главное командование. Позже он сказал Хансену: «Я уверен, что именно тревоги Монтгомери отражались на Париже. Понимали мы это или нет, но Париж был просто в истерике». (Вряд ли Главное командование поддалось на уловку Монтгомери. Генерал Беделл Смит позже признал, что паникерский тон ответных телеграмм, отправленных в Вашингтон, был обдуманной тактикой. «Знаете, мы использовали кризис в Арденнах на всю катушку»
{748}, чтобы добыть ресурсы и рекрутов, которые в ином случае ушли бы на Тихий океан. «Нам не хватало бойцов, и мы кричали. Мы просили все, что могли».) Затем он добавил: «Уверен, американская пресса получила всю сеющую панику информацию из Версаля»
{749}. Он считал, что в 12-й армии должен быть свой отдел прессы, чтобы противостоять распространению ошибочных впечатлений. Британские газеты, казалось, смаковали сообщения о катастрофе и выходили с такими заголовками: «Дополнительные месяцы войны?»
{750} На следующее утро после своего возвращения Брэдли связался с Главным командованием и потребовал вернуть под его начало 1-ю и 9-ю армии, а также предложил переместить его передовой штаб в Намюр, ближе к месту боевых действий на северном фланге. Война в лагере союзников приближалась к кульминации, и Монтгомери даже не подозревал, что он разыгрывает проигрышную партию и играет при этом плохо.
Глава 19
26 декабря, вторник
Во вторник 26 декабря Паттон лихо заявил Брэдли: «Фриц засунул голову в мясорубку, и у меня есть ручка»
{751}. Но эта бравада скрывала его затянувшееся смущение от того, что наступление на Бастонь пошло не так, как он предполагал. Он прекрасно понимал досаду и разочарование Эйзенхауэра.
После блестящей передислокации своих войск в период с 19 по 22 декабря Паттон знал, что с тех пор его руководство операцией было не столь удачным. Он недооценил погоду, местность и решительность сопротивления частей 7-й армии вермахта, защищавших южный фланг выступа. Американская разведка не смогла обнаружить присутствие бригады пехоты фюрера, еще одного соединения в составе дивизии Grossdeutschland («Великая Германия»). А рядом с 5-й парашютной дивизией стояла другая, 352-я народно-гренадерская, базировавшаяся на формировании, нанесшем союзникам очень тяжелые потери на участке «Омаха-Бич». Кроме того, Паттон переоценил возможности своих войск, многие из которых в значительной степени состояли из новобранцев, особенно ослабленная 26-я пехотная дивизия в центре. Его любимое формирование, 4-я бронетанковая дивизия, также не могло биться в полную силу: танки износились в боях. Дороги так обледенели, что «Шерманы» на своих металлических гусеницах с них соскальзывали или врезались друг в друга, а местность с лесами и крутыми небольшими долинами была не слишком подходящей для танков.
Усугубило ситуацию и нетерпение Паттона: он требовал лобовых атак, которые стоили больших жертв. 24 декабря он признал в своем дневнике: «Это был очень плохой сочельник. На всем протяжении нашего фронта мы столкнулись с ожесточенными контратаками, после одной из них 4-я бронетанковая дивизия была вынуждена отступить на несколько миль, потеряв десять танков. Вероятно, это была моя вина, ведь это я настаивал на атаках днем и ночью»
{752}. Его бойцам, сражавшимся без передышки, не хватало сил. К утру 26 декабря мало что изменилось к лучшему. «Несмотря на наши усилия, сегодняшний день был довольно тяжелым, – написал он. – Установить контакт с защитниками Бастони не удалось»
{753}.
Защитники города слышали звуки сражения, развернувшегося в нескольких километрах к югу, но раньше их уже подвели, и они не ожидали, что силы Паттона прорвутся. Во всяком случае, они были полностью заняты другими делами. После очередной атаки на северо-западе немцы подошли к деревне Эмруль. Ее отбили истощенные десантники при поддержке дивизионов полевой артиллерии, но в американских пушках снарядов оставалось буквально на один выстрел. Благо хоть погода была по-прежнему ясной и морозной и истребители-бомбардировщики могли действовать как летающая артиллерия. В городе после бомбежек все еще бушевали пожары; горела школа Нотр-Дам-де-Бастонь. Американские саперы пытались взрывами создать открытые места и не дать огню распространиться, а выстроившиеся в цепи беженцы, солдаты и монахини тушили пламя, передавая друг другу ведра с водой.
