Элла кивнула:
– Я еще толком не смотрела другие картины. Но да, думаю, что они великолепны.
– Там, кажется, есть херес, – Джон указал на накрытый льняной скатертью стол в углу галереи. – Могу я предложить вам выпить?
Взяв бокал, Элла обнаружила, что расслабилась и даже наслаждается вечером, когда они, обсудив картины, стали болтать о своих детях.
– Хэмиш спрашивал, нельзя ли нам как-нибудь на каникулах пригласить Робби, поиграть, – сказала Хизер. – Где точно вы живете?.. Да ведь это же совсем рядом с нами!
Джон посмотрел на часы и отставил недопитый бокал с хересом.
– Наша машина припаркована неподалеку, так почему бы нам не подвезти вас домой? И, кстати, мы могли бы выпить по-быстрому в кафе «Рояль», прежде чем ехать обратно.
Элла тоже посмотрела на часы. Было не так уж поздно, к тому же предложение подвезти ее домой казалось очень соблазнительным: острые носы ее туфель начинали жать.
– Хорошо, благодарю вас. Это было бы прекрасно.
В забитом до отказа баре, пока Джон пробирался сквозь толпу, чтобы купить выпивку, Хизер и Элла сумели все-таки найти свободное место на одной из кожаных банкеток. Прошла целая вечность с тех пор, как Элла была в кафе «Рояль» (или еще где-нибудь), и она счастливо оглядывалась по сторонам, упиваясь викторианским великолепием. Им пришлось кричать, чтобы слышать друг друга сквозь гул хмельных голосов, который вибрировал, поднимаясь к замысловатому потолку и балюстраде из красного дерева, ведущей на мезонин. Там посетители получали удовольствие от трапезы за столами, накрытыми дамасскими скатертями.
Внезапный взрыв смеха и аплодисментов с балкона заставил Эллу поднять глаза. Это был чей-то день рождения, и официант принес на один из столиков десерт с зажженной свечой.
Элла застыла с бокалом, не донеся его до губ. Отблеск свечи на мгновение осветил лица пары, для которой та предназначалась. Лицо ее мужа было расслаблено. А потом Элла увидела, как Ангус наклонился и поцеловал руку женщине, сидевшей напротив.
Ошеломленная, она медленно опустила бокал на стол. Шум бара на мгновение исчез. Боль была так сильна, что попросту оглушала, словно рев волн во время шторма.
– Элла, ты в порядке? – Прикосновение Хизер вернуло ее обратно. – Ты вдруг побледнела, как полотно.
С огромным усилием она взяла себя в руки.
– Э-э… Да, извините. Просто здесь немного жарковато. А может, всё дело в том, что я не привыкла выходить из дому так поздно, – слабо пошутила она. Слава богу, последствием шока стала некоторая заторможенность, а не истерика и не полный ступор. Теперь она, по крайней мере, могла говорить и двигаться. Она попыталась глотнуть херес, подавляя подступающую к горлу тошноту и страстно желая выбраться отсюда, чтобы вернуться под защиту своего дома. Только это уже не защита, поняла она. Все оказалось совсем не так, как она думала. Ее дом, ее брак, ее семья – все это было притворством. Ее рука так сильно дрожала, что она пролила напиток на платье, и жидкость темным пятном крови растеклась по ее груди.
Джон Уилкокс допил свою пинту.
– Согласен. Здесь многолюдно. Я пойду за машиной, подгоню ее прямо к двери.
Элла взяла свой жакет и сумочку. Ей отчаянно хотелось поскорее убраться из бара, пока Ангус ее не заметил.
– А почему бы нам не пойти всем вместе? Глоток свежего воздуха был бы очень кстати.
Она встала и в ту же минуту поймала его взгляд. Он застыл, узнав ее. Элла резко отвернулась от него, одновременно пытаясь найти рукав своего жакета, и от волнения уронила сумку на пол. Джон наклонился, чтобы поднять ее.
– Ну же, Элла. Мне кажется, ты не очень хорошо себя чувствуешь. Давай-ка мы отвезем тебя домой, – сказала Хизер, заботливо взяла ее под руку и увела в ночь, подальше от какофонии смеха и искаженного ужасом лица Ангуса.
* * *
Он пытался объяснить ей, что это пустяки, что та женщина ничего для него не значит, что он поддался минутному безумию, когда почувствовал себя таким одиноким, отвергнутым Эллой. Но ее хватило лишь на то, чтобы растерянно покачать головой, обхватив себя за плечи, пытаясь сдержать боль, которая грозила разорвать ее на части.
Когда оцепенение прошло, она с трудом произнесла:
– Я должна уйти. Я забираю детей. Мне нужно уехать отсюда…
– Пожалуйста, не делай этого, Элла.
Тогда она набросилась на него, крича от боли:
– Ты не имеешь права ни о чем меня просить, Ангус Дэлримпл!!! Мне нужно уехать, чтобы хоть немного побыть вдали от тебя. Я не могу мыслить здраво! Возможно, расстояние поможет мне разобраться. И даст тебе время решить, чего ты действительно хочешь.
– Мне не нужно никакого времени! Я знаю, чего хочу. И всегда знал, что мне нужна только ты, Элла. Ты и наши дети. Там все кончено. Я клянусь тебе. Все кончено, и ничего подобного больше не повторится. Но мне нужно, чтобы ты была рядом, Элла. На самом деле тебя уже очень давно нет в нашем браке. Нам обоим необходимо приложить усилия.
Скорбное выражение ее лица ранило его до глубины души.
– Я так старалась, – прошептала она. – У меня больше нет сил.
Последовавшая за этим тишина, наполненная беззвучным криком взаимных упреков и обвинений, была нестерпимой.
Он поднял на нее глаза – медленно, совершенно потерянный.
– Что ж, хорошо. Может быть, тогда тебе стоит поехать на лето во Францию? Возможно, именно тебе нужно время, чтобы решить, чего ты действительно хочешь.
* * *
Каролин настояла на том, чтобы встретить их на станции на материке:
– Не беспокойся. В любом случае мне нужно съездить купить материалы для новой галереи: я перебралась в большее помещение, в Сен-Мартене, на берегу гавани. Там гораздо лучше, очень просторно, и туристов несравнимо больше, чем в Сен-Мари. Так что я все равно приеду. Я не хочу, чтобы вы с детьми тащились от поезда до парома со всем вашим багажом. Переправа на машине по воде станет для них большим приключением.
Элла чуть не заплакала, увидев свою старую подругу, стоящую на платформе. Она сняла Робби с поезда, пока Рона пыталась помочь ей с сумками. Каролин заключила ее в объятия, которые показались Элле одновременно такими невероятными и такими желанными, что ей действительно пришлось сдерживать слезы.
Она все еще не оправилась от потрясения, вызванного интрижкой Ангуса, и от напряжения последних недель. Все время до отъезда они разыгрывали для детей спектакль, но Рона, всегда чутко улавливающая скрытые эмоции и скованность в отношениях родителей, была не на шутку встревожена. Ее большие серьезные глаза, все сохранившие свою удивительную голубизну, следили за каждым их жестом. Она силилась понять причину атмосферы гнева и боли, витавшей в воздухе, будто запах гари.
– Я хочу, чтобы ты тоже поехал, папочка! – умоляла она, прижимаясь к отцу, когда он провожал их на поезд в Уэверли.
