Кристоф зашелся в кашле, лицо его внезапно исказилось, когда стальной кулак боли сжал его крепче.
– Тише, тише, – успокаивала она его. – Не пытайся больше разговаривать.
– Обещай мне, что ты вернешься к нему, Элла. Ты попробуешь еще раз?
Она нежно поцеловала его в ответ, пытаясь успокоить, и не стала повторять, что, приехав сейчас на остров, она окончательно разрушила свою семью.
Утомленный, он замолчал. Единственными звуками вокруг были вздохи волн на берегу и слабый, жалобный крик кроншнепа. Кристоф закрыл глаза, и ей показалось, что он уснул. Но потом мужчина прошептал: «Поговори со мной, Элла. Расскажи мне о красоте этого мира».
Страх заставил ее сердце замереть, она помедлила, когда почувствовала, что Кристоф ускользает слишком далеко по тому пути, который каждый проходит в одиночку. Вдохнула, успокаивая себя, чтобы звук ее голоса мог стать для него надежным и крепким якорем.
– Я помню ту первую ночь, когда мы приехали сюда и танцевали на пляже. Ты держал меня в своих объятиях и говорил, что предпочитаешь танцевать со мной, а не с океаном. На воде светилась лунная дорожка, и я сказала тогда, что мы можем выйти на нее и вальсировать до самого горизонта.
Она почувствовала, как он расслабился в ее объятиях, и дыхание стало спокойнее и немного глубже.
– Я помню вторую ночь, когда мы пришли сюда, в дюны, после приключения в компании Моны Лизы. Как необычны были обе ночи! Ты подарил мне это чудо – дар видеть красоту в обыденном. Чудо повсюду, и в повседневности, и в рутине, нам только нужно умудриться разглядеть его.
Сил говорить у него не было, но он сумел улыбнуться, показывая, что не спит.
– И я помню третью ночь с тобой здесь, в дюнах, – прошептала она. – Пока я спала, ты рисовал меня. А потом создал из наброска картину, которая передала тот же дар всему миру…
Она замолчала, когда его дыхание замедлилось и стало еще глубже, сон мягко и ласково овладел им. И пока волны шептались и вздыхали на берегу, она танцевала с ним в море воспоминаний.
* * *
На заре, с первыми лучами, когда лишь одинокая утренняя звезда бодрствовала после захода луны, Эллу разбудила тишина.
Она ощутила это еще до того, как повернулась, чтобы посмотреть на Кристофа: отсутствие. Его там не будет, когда она обернется.
Его уже больше никогда не будет.
Элла прижала к себе его холодное тело.
Солнечные лучи залили теплом пляж, а она все лежала неподвижно, держа его безжизненное тело в объятиях, невидящим взглядом наблюдая, как волны набегают на берег.
* * *
Каролин так и нашла их. Она опустилась на колени, обняла обоих и горько рыдала, уткнувшись в волосы Эллы.
Элла не могла больше плакать. Слезы, казалось, замерзли, загнанные глубоко внутрь. Потому что, дай она им волю, они бы не закончились никогда. Бесконечной соленой рекой, проложив свой путь через пляж, они влились бы в воды Атлантики, которые холодно и безразлично поглотили бы ее боль, ее потерю, трагедию ее жизни. Она потеряла все. Кристофа, Ангуса, своих детей, дом – как она может вернуться назад, после того как выбрала Кристофа? Жесткие слова Роны звенели у нее в ушах: «Не жди, что я буду здесь, когда ты приползешь обратно – если вообще приползешь. Я больше не хочу тебя видеть никогда». Как Ангус воспримет ее возвращение? Не решит ли, что она просто использует его как запасной вариант – теперь, когда Кристоф ушел и муж – единственное пристанище, которое у нее осталось?
Элла вдруг почувствовала себя невероятно уставшей. Побежденной. Горе затянуло ее, окутало густым туманом, который пропитал ее тело и разум своей тупой, холодной болью. Она горевала не только о Кристофе и тех отношениях, которые у них не случились, но и об Ангусе: о том, что он взял на себя смелость любить ее и жениться на ней, страдая все эти годы от понимания, что пока есть Кристоф, она никогда не сможет любить мужа безгранично, всем сердцем, как он того заслуживал. Он был хорошим, храбрым, любящим человеком, и Элла, зная, что причинила ему ужасную боль, чувствовала вину, добавляющую невыносимую тяжесть к ее горю. Это было нестерпимо. Элла была подавлена и опустошена.
Она пропала.
* * *
После похорон, когда гроб с телом Кристофа засыпали землей, Элла сквозь слезы увидела надпись на соседнем надгробии.
Светлой памяти Филиппа Кристофа Мартэ и его обожаемой жены Марион
«Lève-toi, mon amie, ma belle, et viens!»
– Откуда эта цитата? – прерывающимся голосом обратилась она к Каролин, которая положила две розы рядом с камнем своих родителей.
– «Песнь Песней Соломона». Строка одного из любимых стихов моей матери. По-английски это звучало бы примерно так: «Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди». Хотя Maman здесь не лежит, мы хотели увековечить память о ней вместе с Papa.
– Она идеально подходит для них. – Элла провела ладонью по мягкому мху, покрывавшему один из углов камня, и, глядя на могилу Кристофа, прошептала: – Я рада, что он будет рядом с ними.
Каролин вдруг яростно замотала головой:
– Его здесь нет! – и схватила букет, который собиралась положить на могилу Кристофа. – Ну же, Элла. Пошли отсюда! Давай поплывем с ним в последний раз. Это должно быть нашим прощанием! Не здесь, среди грязи и камней, а в море, где он был таким живым.
Она сорвала шляпу и позволила локонам рассыпаться по вороту своего черного пальто, затем схватила Эллу за руку, и они побежали, чуть спотыкаясь в своих строгих туфлях, мимо небольшой толпы скорбящих, которые двигались обратно к воротам, туда, где за кладбищенскими стенами ждала машина.
Они поехали прямо в гавань, не потрудившись вернуться в дом, чтобы переодеться. В Сен-Мартене они привлекли несколько ошеломленных взглядов, когда поднимались на борт «Бижу» в траурных одеждах, Каролин – в длинном черном пальто с серебряными пуговицами, а Элла – в черном платье-рубашке и жакете, который она одолжила у своей подруги. Подготовив парусник, отчалили от пристани, и Каролин направила его через гавань, но не вдоль береговой линии на запад, как обычно, а прямо в открытый океан.
Гонимые ветром облака неслись по небу над вздувающимися парусами, и волны танцевали вокруг корпуса, осыпая их сверкающим ожерельем брызг. Позднее сентябрьское солнце мягко освещало лица женщин и невообразимо окрашивало морской пейзаж так, что каждая капля воды, пенящиеся волны и линии удаляющегося острова виделись с поразительной ясностью.
Элла потрясенно смотрела на Каролин.
– Ты была права. Его не было там, на кладбище. Он где-то здесь.
Подруга кивнула, и страдание на ее лице почти уступило место обычному выражению мягкого спокойствия.
– Мы танцуем с ним в последний раз! Именно так он хотел бы попрощаться. Не в унылой, грязной дыре в земле; не слабый и опустошенный, лежащий в своей постели. Но здесь, сейчас, вот так. Наслаждаясь красотой жизни, свободой океана. Воспевая любовь!
