Ты направилась в кафе в местном книжном магазине и заказала чашку кофе, не обращая внимания на то, как на тебя глазеет кассирша. Ее звали Мэгги. Вы учились в одной школе, но она была старше тебя на три года и собиралась поступать в тот самый университет, откуда много лет назад выгнали твоего отца. С ее младшей сестрой вы вместе ходили на информатику, так что она была в курсе всех последних слухов и сплетен о тебе. Она слегка наклонилась вперед и втянула воздух, чтобы проверить, правда ли ты не моешься и оттого воняешь. Она ничего не учуяла, но решила, что ей мешает накинутая куртка. Когда ты протянула деньги, она постаралась не коснуться твоих пальцев и вместо того, чтобы положить сдачу в ладонь, бросила ее на прилавок.
Ты ведь замечала эти мелкие выпады?
Еще чуть-чуть, и Мэгги покинула бы город. Если бы твой отец протянул еще шесть или семь месяцев, она бы все пропустила.
Ты дождалась конца ее смены, и тогда пришел Джоуи. Он увидел тебя за столиком и почувствовал смесь страха, гнева и возбуждения. Он помнит, как вы ходили к Чертовой Иве в начале года и целовались, как он хотел продолжения, но получил отказ. Он помнит испытанное унижение и подавленное желание, а также страх того, что скажут люди, узнав, что он хотел перепихнуться с той, кого все в городе считают ненормальной. С тех пор он больше не разговаривал с тобой и даже не смотрел в твою сторону. Твое внезапное появление напугало его и в то же время взволновало.
Ты оставила без внимания враждебный взгляд Мэгги, который она бросила, уходя из кафе. И когда Джоуи остался за прилавком один, подошла к нему.
– Встретимся сегодня вечером, там же, – сказала ты.
Что-то внутри него сжалось. Он боялся, что ты решила над ним пошутить. А у такой, как ты, – уродливой, никем не желанной девчонки, – нет на это права.
– Ты о чем, шлюха? – спросил он.
– Ты знаешь, о чем. Приходи сегодня вечером.
– Я не собачка, чтобы прибегать по твоему первому зову. С чего ты решила, что тебе разрешено говорить со мной?
– Как знаешь. Хочешь приходи, хочешь нет. Но это твой единственный шанс.
Больше ты ничего не стала говорить. Остаток смены его подтачивала разгорающаяся ярость, ведь несмотря на полную решимость игнорировать твое приглашение, он знал, что примет его.
Чертова Ива росла на дальнем берегу озера и напоминала покосившуюся церковь. Сверкающая зеленая листва переливалась через линию берега и нависала над водой как подвешенный в воздухе фонтан, скрывавший своим потоком изогнутый почерневший ствол. Мы назвали ее Чертовой, так как верили, что именно под ней твой отец практиковал свои дьявольские ритуалы. Бывало, по ночам мы замечали десятки выстроенных и даже парящих вокруг ивы огоньков свечей, а однажды на целую неделю дерево охватило бело-зеленое холодное пламя. В прошлом году под этой ивой Том лишил Джули невинности, и, хоть она никогда в этом не признается, она боялась, что забеременела и ребенок родится с козлиной головой. Когда месячные пришли в срок, Джули заплакала от облегчения и пережитого страха и у нее так сильно тряслись руки, что учителя отправили ее домой.
Ты направилась к иве сразу, как только покинула кафе. Не для того ли, чтобы подготовиться к вечеру? Или искала тишины? А может, пыталась подобраться как можно ближе к темной энергии, оставленной практиками твоего отца? Мы видели твой силуэт на берегу: ты сидела, опустив ноги в воду и опершись на руки, словно бледно-белая орхидея.
Для нас ты была непостижима, Элисон. Мы пытались разгадать твои мотивы, отношения с отцом, реакцию на насмешки и провокации. И несмотря на то, что все эти годы мы довольствовались домыслами о твоей жизни, теперь хотим знать правду. Больше никаких загадок, Элисон.
Мы хотим знать, чувствуешь ли ты то, что чувствуем мы.
* * *
Мы знаем историю этого озера.
На Мельницах Любви нет места историям. Их некому рассказывать и некому слушать. Для нечисти не существует ничего, кроме строительства мельниц и поддержания их работоспособности. Лишь когда меня утащили в холодную могилу, названную жизнью, – вырвали из множественности и обрекли на единичность, – лишь тогда я впервые встретилось с этим понятием.
Но я узнало его не от твоего отца, который так и не простил меня за то, что я не было его женой. Своими делами он занимался в тишине. Я узнало это понятие после его смерти, когда он сидел наверху, откинувшись на спинку стула подобно мертвому королю, его голова извергалась пеплом снов, и призрачные потоки того, что делало его человеком, изливались наружу, словно продолжительный выдох. Они были прекрасны, Элисон, и то, что ты не могла их видеть, – настоящая трагедия.
История озера обрушилась на меня дождем из пепла сразу после того, как ты ушла. Не знаю, вычитал он ее в какой-то книге или придумал. Не знаю, верил ли он в нее сам. История гласит, что когда-то, в первые дни вашего рода, задолго до того, как вы получили власть над миром, по этим холмам бродил ангел. Людям он казался великаном из вихря глаз, крыльев и когтей, и был настолько зловещим и чуждым, что вы не могли вынести его вида. Стоило ему появиться, как вы в ужасе разбегались. Считается, то был один из последних ангелов, присоединившихся к мятежу Утренней Звезды. Он прибыл с опозданием, и его встретили лишь запечатанные врата Ада. Так и бродил он по земле одиноким изгнанником обоих царств, пока отверженность не стала непосильной ношей. Тогда ангел нашел глубокое озеро – это самое озеро, Элисон, – и уснул на дне, и сон его будет длиться до конца времен.
Не знаю, правдива ли эта история. Но в ней я находило утешение. Пока у меня была история, я чувствовало себя не так одиноко. В конце концов, эта история об Утренней Звезде и напоминание о Нем, хоть и совершенно незначительное, вызвали во мне лавину красоты. Я ощутило страшную тоску по дому и труду. Но, ощутив эту тоску, я поняло, что милость Утренней Звезды все еще со мной. Боль тоски есть высшее наслаждение в Аду.
Твой отец задавался вопросом, не является ли этот город и все его жители просто сном, вымыслом, созданным ангелом и призванным составить ему компанию. Когда-то я бы посмеялось над этой мыслью и сказало, что если бы ангел желал компаньона, то никогда бы не стал мечтать о существе, подобном тебе.
Но теперь мы думаем по-другому.
* * *
В ту ночь ты пришла со мной поговорить. Ты приготовила ужин в микроволновке, спустилась с тарелкой в подвал и села есть за стол отца. Ты не включила свет и сидела в тусклом зеленом мерцании, исходящем от бочки, слушая тихое шипение приемника. Поначалу ты не удостоила меня вниманием, но твое присутствие стало приятным сюрпризом и помогло рассеять мое одиночество. Сама того не сознавая, ты совершила благодеяние.
– А мне здесь нравится, – сказала ты, покончив с ужином. – Я здесь будто на дне океана. Неудивительно, что папа сидел здесь все время.
– Я не знаю, что такое океан, – сказало я.
– По сути, это то же озеро, только больше.
– Насколько больше?
