Меня охватывает паника:
– Ты хочешь, чтобы я поехал туда?
– Патрик поедет с тобой.
– Я таким не занимаюсь, Юджин!
– Черта с два! Ты же вор и постоянно этим занимаешься. Патрику не под силу прочесть даже дешевый журнал. Так что ты едешь.
– Так пусть он привезет книгу сюда! Какой мне смысл ехать?
Юджин пристально смотрит на меня.
– Ну же, Юджин. Ты дал слово.
Я не успеваю среагировать на движение Патрика. Он хватает меня за шею и прикладывает головой о стол с такой силой, что под скулой трескается пепельница. Стакан падает из рук, и я слышу, как лед глухо стучит по ковру. Патрик не дает мне подняться и свободной рукой обхватывает горло. Я не могу дышать.
Юджин наклоняется, сложив руки за спину, будто рассматривает любопытный и в то же время слегка отвратительный экспонат.
– Хочешь увидеть его? Хочешь увидеть моего сына?
Я похлопываю Патрика по руке, думая о том, как это странно и интимно. Я качаю головой. И пытаюсь подобрать слова. Перед глазами все плывет, мир начинает закручиваться темной пружиной.
Наконец Юджин говорит:
– Отпусти его.
Патрик меня отпускает. Я соскальзываю со стола и больно приземляюсь на пол; вместе со мной падает разбитая пепельница, осыпая меня пеплом и окурками. Задыхаясь, я валюсь на бок.
Юджин кладет руку мне на плечо.
– Джек, ты в порядке? У тебя всё в порядке? Поднимайся. Не знал, что ты такая истеричка. Вставай уже, мать твою.
Через несколько минут, когда я наконец усаживаюсь обратно, Патрик протягивает платок, чтобы я вытер с лица кровь. Я не смотрю в его сторону. И ничего не могу сделать. Сопротивление бесполезно.
– Когда мы отправляемся? – спрашиваю я.
– Да гори оно все синим пламенем, – решает Юджин. – Выезжаете прямо сейчас.
* * *
Рассвет встречает нарастающей жарой и медленным потоком света, проникающим сквозь кипарисы и висящие бороды мха, пока мы на катере на воздушной подушке рассекаем болота в добрых пятидесяти километрах от Нового Орлеана. Мы с Патриком сидим на носу, пока старик, чья кожа похожа на дубленую шкуру животного, везет нас по ему одному видному пути. Наше движение нарушает покой местной фауны: я то и дело вздрагиваю от очередного сильного всплеска то змеи, то черепахи, то ондатры. И представляю, как вслед за нашей лодкой скользит два десятка аллигаторов, отслеживая движение желтыми рептилоидными глазами. Катер огибает рощу деревьев и выходит на водную поляну, и я бы не удивился, если бы увидел бронтозавра, пробирающегося по мелководью.
Но вместо этого вижу ряд огромных дрожащих пурпурных цветков, в каждом из которых белеет человеческое лицо с разинутым ртом и слепыми глазами с бельмами. Потрясенный их видом, я не могу вымолвить ни слова; наш проводник не сводит взгляда с горизонта, словно отказывается признавать происходящее необычным. Глаза насажены на стебли камыша; меж ветвей деревьев тянутся огромные воздушные змеи из плоти; легкий ветерок подхватывает одного из них, и тот безмятежно скользит по воздуху, пока не совершает мягкую посадку на поверхность воды, складывает крылья и исчезает во мраке глубины.
Наш проводник указывает вперед, и я вижу лачугу: небольшая однокомнатная архитектурная катастрофа на коротких сваях, расположенная на опасном берегу и нависающая над водой. Маленькая лодочка привязана к переднему крыльцу, которое служит причалом. Кажется, только по воде сюда и можно добраться. Или выбраться. Грязный флаг Конфедерации висит в дверном проеме вместо двери. Мгновение спустя он отлетает в сторону, и в проеме появляется человек в одних шортах, цепляющихся за узкую талию, – вот и Тобиас Джордж. Под кожей у него одни хрящи да кости. Лицо ничего не выражает, пока мы скользим по воде к причалу.
Патрик встает еще до того, как мы швартуемся, несмотря на предостережение проводника. Одну руку он держит на бедре, словно Вашингтон, переправляющийся через Делавэр. И только собирается высказать крепкое приветствие, как нос катера бьется о причал; Патрик начинает размахивать руками подобно мельнице и чудом не падает в болото.
Тобиас никак не реагирует на происходящее, а вот наш проводник не отказывает себе в удовольствии и смеется.
Патрик удерживает равновесие и хватается руками за причал, выползая из лодки, подобно ребенку, который учится ходить. И я благодарю Бога за то, что мне довелось это увидеть.
Тобиас не собирается нам помогать.
Я осторожно вылезаю следом.
– Жди нас здесь, – говорю я проводнику.
Он кивает, глушит мотор и выуживает из кармана рубашки пачку сигарет.
– Зачем приехали? – спрашивает Тобиас.
Он еще ни разу на меня не взглянул. Его взгляд прикован к Патрику: он знает, что с Патриком шутки плохи.
– Сумасшедший ты ублюдок, Тобиас. Что ты, черт возьми, творишь?
Тобиас поворачивается и исчезает в лачуге, флаг Конфедерации закрывает проход.
– Заходите, что уж.
Мы заходим. Внутри еще жарче. Воздух застоялся: кажется, что помещение не проветривали лет двадцать, а еще здесь несет марихуаной. Дрейфующие пылинки видны в лучах света, идущих от окна, прикрытого потрепанной и заляпанной тушками насекомых пластиковой заслонкой. В комнате почти нет мебели: одна-единственная кровать с матрасом слева у стены, дешевый раскладной стол, складной пластиковый стул и комод. Рядом с кроватью стоит походная плита с маленькой кастрюлькой и несколько банок технического спирта для разогрева. На столе лежит кучка тускло-зеленых окурков, несколько пачек сигаретной бумаги и зажигалка.
В задней стене есть еще одна, плотно закрытая дверь. Стоило сделать к ней несколько шагов, как я сразу понимаю, что за ней не ждет ничего хорошего. По мере приближения воздух портится, оседая в горле скверной сальной пленкой, всасывающейся в плоть. Жестокие фантазии наливаются в коре мозга подобно грозди опухолей. Я стараюсь не подавать виду, что представляю, как выковыриваю глазные яблоки своих собеседников зазубренной ложкой для грейпфрута.
– Не ходи сюда, Патрик, – говорю я.
Не надо, чтобы он видел подобное.
– Что? Почему?
– Поверь мне на слово. Именно за этим ты меня сюда и привез.
Тобиас бросает на меня взгляд, будто наконец понимает цель моего присутствия. И все-таки его сложно разгадать: лицо по-прежнему ничего не выражает.
– Так вы здесь, чтобы убить меня? – спрашивает он.
Патрик уже достал оружие. Но пока целится в пол, не сводя глаз с Тобиаса. Кажется, что-то обдумывает. Я понимаю: что бы ни находилось за этой дверью, оно влияет на него. Грязные маленькие пальчики уже ухватились за мозг Патрика и тянут из него темные мыслишки.
– Тебе решать, – отвечает он. – Юджин хочет поговорить.
