«Взрыв натрия», – подумал Англси среди этого шума, напоминавшего несмолкающую барабанную дробь. Огонь и молнии обеспечили достаточно света, чтобы найти свой аппарат. Он поднял инструменты мускулистыми руками, хвостом вцепился в мульду и начал проламывать себе путь по туннелю к своему логову.
Каменные стены были укрыты сверху водяной крышей, намертво замерзшей под лучами далекого солнца и сжатой многотонной атмосферой, непомерно тяжким грузом давившей на каждый квадратный дюйм. Воздух проникал сюда только через крошечный дымоход, комната освещалась лампадкой на древесном масле, в которой сгорал, давая тусклый свет, водород.
Англси распластал свое аспидно-голубое тело на полу, пытаясь перевести дух. Не было смысла в чем-либо винить бурю. Аммиачные штормы часто возникали на закате, и с этим ничего нельзя было поделать, только пережидать. Все равно он страшно устал.
Утро настанет примерно через пять часов. Он надеялся, что этим вечером ему удастся сделать его первый топор, но, наверное, лучше заняться этим при свете дня.
Он стянул с полки десятиногую тушу и начал пожирать мясо сырым, останавливаясь, чтобы длинными глотками лакать жидкий метан из кружки. Жизнь станет гораздо лучше, когда у него появятся необходимые инструменты; а пока все нужно было хватать, рвать, придавать форму зубами, когтями, случайными сосульками и практически никчемными, рассыпающимися осколками космического корабля. Дайте ему несколько лет, и он заживет так, как полагается человеку.
Он вздохнул, потянулся и лег спать.
Примерно в ста двенадцати тысячах миль от него Эдвард Англси снял с головы шлем.
Непрерывно моргая, огляделся. После поверхности Юпитера было довольно непросто осознавать себя снова здесь – в чистом и тихом пункте управления.
Болели мышцы. И это было странно. Ведь он на самом деле не пытался выжить в штормовую погоду с ветром, скорость которого превышает несколько сот миль, с силой тяжести, троекратно превосходящей земную и абсолютной температурой в 140 кельвинов. Он находился здесь, на Юпитере V
[46], практически не имевшем силы тяжести, и спокойно дышал кислородно-азотной смесью. А там, внизу, жил Джо, легкие которого наполнялись водородом и гелием. Жил под давлением, величину которого можно было только предположить, но не измерить, так как из-за него ломались анероиды и сходили с ума пьезоэлектрические датчики.
Тем не менее его усталое тело ныло так, словно он только что перенес серьезные побои. Несомненно, это было психосоматическим стрессом. В конце концов, уже в течение многих часов он так или иначе был Джо, а Джо последнее время усердно работал.
Без шлема Англси с трудом осознавал то, что происходит внизу. Эсопроектор управления все еще был настроен на мозг Джо, но больше не фокусировался на мозге Англси. Где-то на уровне подсознания он смутно чувствовал сон своего ведомого, иногда в мягкой тьме проплывали нечеткие формы и цвета – неужели сны? Вполне возможно, что в уме Джо могли возникать сновидения, когда им не управляло сознание Англси.
На панели эсопроектора начал мигать красный индикатор, и зазвучала электронная сирена. Англси выругался. Он начал быстро перебирать пальцами по элементам управления своего кресла, затем развернулся и рванул к циферблатам приборов. Да, все верно, снова завибрировала К-лампа! Нарушена работа электроцепи. Одной рукой он снял лицевую панель, другой пытался нашарить что-то в ящике.
Он чувствовал, что связь с Джо становится слабой. Если он полностью утратит ее, то сможет ли установить снова? А в Джо вложили несколько миллионов долларов и немало человеко-лет высококвалифицированного труда.
Англси вытащил неисправную лампу из гнезда и швырнул ее на пол. Стекло разлетелось вдребезги. Это несколько отрезвило его, и он нашел силы, чтобы собраться с мыслями, найти запасную лампу и снова включить цепь.
Пока машина нагревалась, усиливая сигналы, ощущение связи с Джо в потаенных закоулках его разума снова стало усиливаться.
Затем человек в инвалидном кресле медленно выкатился из помещения в коридор. Пусть стекло уберет с пола кто-нибудь другой. К черту это стекло. Плевать, на все плевать.
Ян Корнелиус никогда не отдалялся от Земли дальше комфортабельных лунных курортов. Он чувствовал, что корпорация «Псионика» нанесла ему оскорбление, отправив в тринадцатимесячное изгнание. И тот факт, что он как никто другой знал эсопроекторы и все их внутренности, совершенно не мог служить уважительной причиной для такого безобразия. Зачем вообще было кого-то посылать? Кому это нужно?
Очевидно, Федеративному управлению наукой. Скорее всего, эти бородатые бирюки почем зря швыряют на ветер денежки налогоплательщиков.
Так Корнелиус ворчал себе под нос на протяжении всего долгого гиперболического пути до Юпитера. Затем непрерывные ускорения и замедления при подлете к крохотному внутреннему спутнику дали ему дополнительный повод для недовольства. А когда, наконец, он прямо перед выгрузкой поднялся в фонарь кабины, чтобы посмотреть на Юпитер, то не смог вымолвить ни слова.
Арне Викен терпеливо ждал, пока Корнелиус выйдет из ступора.
– Я и сейчас не сразу прихожу в себя от этого зрелища, – сказал он. – Всякий раз меня как будто хватают за горло. Иногда даже страшно смотреть.
Через некоторое время Корнелиус отвернулся. Он и сам чем-то напоминал Юпитера – крупный, солидной комплекции человек.
– Я и понятия не имел, – прошептал он. – Даже подумать не мог… Я видел фотографии, но ведь…
Викен кивнул:
– Конечно, доктор Корнелиус, – фотографии не способны это передать.
Там, где они стояли, отчетливо видна была часть темного спутника. На этой луне невозможно было даже создать приличную базу, скальный обломок просто парил в пустоте, окруженный холодными созвездиями. А Юпитер закрывал пятую часть неба своей темно-янтарной массой, на которой виднелись тени лун, размером с целые планеты, и где проносились могучие вихри, диаметр которых был шире диаметра Земли. Корнелиус подумал, что если здесь и можно вести речь о какой-то гравитации, то создавалось впечатление, что огромная планета просто падает на него. И он инстинктивно пытался бороться с ощущением того, что его словно бы засасывает вверх, а руки все еще болели после того, как он, пытаясь справиться с головокружением, намертво вцепился в поручень.
– Вы здесь живете… Совсем одни… Вот с этим? – слабым голосом сказал он.
– Конечно, нас здесь всего около пятидесяти, практически одна семья, – ответил Викен. – Все не так плохо. Вы подписываетесь на четыре смены, то есть четыре прибытия корабля. Поверите или нет, доктор Корнелиус, это мой третий контрактный срок.
Вновь прибывший не стал больше задавать вопросы. Было что-то непонятное в этих людях на Юпитере V. Все они носили бороды, однако в остальном выглядели вполне цивилизованно, их движения, обусловленные низкой силой притяжения, казались странноватыми, они растягивали слова при разговоре, словно пытаясь чем-то заполнить год и один месяц, отделявший убытие одного корабля от прилета другого. Такое монашеское существование сильно изменило их… А может, они и выбрали нечто похожее на обет бедности, целомудрия и послушания, потому что никогда не чувствовали себя как дома на далекой зеленой Земле?
