Я внимательно рассмотрел колесо, его части, вырезанные из дерева и кости, с орнаментом по всей окружности. И колеса не были просто насажены на оси. С разрешения Миерны я снял крышечку с одной из них и увидел кольцо из твердых круглых орехов. Насколько я знал, никто не рассказывал Пенгвилу о подшипниках.
– Я вот думала и думала, – сказала Миерна. – Если сделать большую-большую тележку, то дроматерий смог бы ее тащить, верно? Только нужно придумать, как привязывать ее к дроматерию, чтобы ему не было больно и чтобы им можно было управлять. Я подумала… Я придумала очень хороший способ.
Она наклонилась и начертила линии на песке. Такая упряжь должна была сработать.
Нагрузив тележку доверху, мы покатили ее вдоль домов. Я был в восторге от резьбы на балках и карнизах. Появился Сарато, оставивший свою беседу с Леженом о теории групп (туземцы уже разработали ее сами, так что все сводилось к сравнению разных подходов). Он показал мне свои инструменты из заостренных кусков вулканического стекла. Сарато сказал, что жители побережья выменивают такой материал у горцев, и поинтересовался: можно ли у нас раздобыть немного стали. И не будем ли мы так добры, чтобы объяснить, как добывать металл из земли?
Пиршество, музыка, танцы, пантомимы, беседы – все было великолепно, и даже более того. Надеюсь, бодрящие пилюли, которые проглотили земляне, позволяли нам не быть слишком мрачными. Однако мы расстроили наших хозяев, отказавшись от их предложения переночевать в деревне. Они провожали нас с факелами в руках и всю дорогу пели в двенадцатитоновой мелодике – и это была самая гармоничная музыка, когда-либо слышанная мной. Миерна замыкала торжественное шествие. Потом она долго стояла в медном свете полной луны и махала нам рукой.
* * *
Болдингер поставил на стол стаканы и бутылку ирландского виски.
– Окей, – сказал он, – пилюли уже выдохлись, так что нам нужен эквивалент.
– Оу, йес!! – Харасти заграбастал бутылку.
– Интересно, каким будет их вино, когда они его изобретут? – задумчиво произнес Лежен.
– Тихо! – скомандовал Воэн. – Этому не бывать.
Мы уставились на него. Он сидел, дрожа от напряжения в холодном люминесцентном свете, заливавшем тесную кабину.
– Что, черт подери, ты имеешь в виду? – Харасти наконец пришел в себя. – Если они сделают вино хотя бы вполовину так хорошо, как делают все остальное, на Земле оно улетит по десять кредитов за литр.
– Да вы что, не понимаете? – Воэн уже кричал. – Нам нельзя иметь с ними дела. Нам нужно срочно удирать отсюда и… О боже, как мы вообще умудрились разыскать эту проклятую планету?
Он принялся вслепую шарить по столу в поисках стакана.
– Что ж, – вздохнул я, – мы всегда знали, во всяком случае те, кто потрудился поразмышлять об этом, что рано или поздно мы столкнемся с подобной расой. Человек… что есть человек, что Ты помнишь его?
[63]
– Их звезда, вероятно, древнее Солнца, – кивнул Болдингер. – Она менее массивна, и потому все ее циклы более длительны.
– Тут не нужна разница в планетарном возрасте, – сказал я. – Миллион лет, полмиллиона, да любая цифра, черт возьми, это же ничего не значит в астрономии или геологии. Но в развитии разумной расы…
– Но они же дикари! – запротестовал Харасти.
– Как и большинство рас, с которыми мы встречались, – напомнил ему я. – Как и человек, в течение почти всего времени своего существования. Цивилизация есть каприз, прихоть природы. Она не возникает естественным путем. На Земле она началась, потому что площадь ледников на Ближнем Востоке сократилась и нужно было выживать, когда меньше стало дичи. А техническая цивилизация, основанная на науке, – в еще большей степени случайность. Зачем жителям Джорил идти дальше техники верхнего палеолита? У них никогда в том не было нужды.
– Да, но почему у них такие мозги, если они до сих пор торчат в каменном веке? – возразил мне Харасти.
– А почему мы имели развитый мозг в нашем каменном веке? – парировал я. – Для выживания он не так уж необходим. Питекантроп, синантроп, вся эта узколобая братия – у них все было в порядке. Наверное, эволюция, внутривидовая борьба, половой отбор… все, что изначально развивает интеллект, продолжает подталкивать его вверх, если только не вмешается какой-нибудь новый фактор вроде техники. Редкостно умный джорилец имеет больший престиж, продвигается выше в жизни, имеет больше половых партнеров и больше детей, ну и так далее. Вот только условия для жизни у них слишком комфортны, во всяком случае, в текущую геологическую эпоху. У аборигенов, похоже, нет войн, которые обычно стимулируют технологию. До сих пор у них не было повода использовать свой невероятный ум для чего-либо помимо искусства, философии и социальных экспериментов.
– А каков у них средний коэффициент интеллекта? – прошептал Лежен.
– Бессмысленный вопрос, – мрачно произнес Воэн. – За планкой в 180 или около того шкала обрывается. Как можно измерять интеллект, который настолько превосходит твой собственный?
Воцарилась тишина. Мне был слышен лишь шелест леса в ночи.
– Да, – задумчиво отозвался Болдингер. – Я всегда сознавал, что расы, превосходящие нас, должны где-то существовать. Правда, я не рассчитывал наткнуться на них в этой жизни. Во всяком случае, не на том микроскопическом осколочке галактики, который мы исследовали. И… мне всегда представлялось, что у Развитых будут машины, наука, космические корабли…
– Они будут, – сказал я.
– Но если мы улетим, – начал было Лежен.
– Поздно, – сказал я. – Мы уже вручили им блестящую новую игрушку: науку. И если мы бросим их, они прилетят сами, разыскивая нас, через пару сотен лет. От силы.
Харасти грохнул кулаком по столу.
– А зачем удирать? – заревел он. – Какого черта вы перепугались? Сомневаюсь, что на всей планете их наберется десяток миллионов. А в Солнечной системе и колониях пятнадцать миллиардов человек! Хорошо, пусть джорильцы умнее меня. Ну и что? Есть куча народу умнее меня, только меня это мало волнует, лишь бы мы сговорились о бизнесе.
Болдингер покачал головой. Лицо его застыло, словно отлитое в металле.
– Все не так просто. Вопрос в том, кто будет доминировать на этом участке галактики.
– И что ужасного будет в том, если этими «кто» окажутся джорильцы? – негромко поинтересовался Лежен.
– Пожалуй, ничего. Они, как видится, приличные ребята. Но! – Болдингер выпрямился на своем стуле. – Я не собираюсь быть чьим-то домашним животным. И я хочу, чтобы моя планета решала свою собственную судьбу.
С этим фактом спорить не приходилось. Мы долго сидели молча, обдумывая сказанное.
В нашем представлении гипотетические сверхсущества обитают очень далеко. Утешительная мысль. Мы не встречали их, они не встречали нас. А значит, они не могут жить где-то поблизости. И значит, они, вероятно, никогда не будут вмешиваться в дела того удаленного края галактики, где мы обитаем.
