Свистом он подозвал своих помощников. Это были местные животные, которых приручили сперва марсиане, а потом уже и люди. Гончая сильно смахивала на отощавшего волка, но с огромной грудной клеткой и перьями вместо шерсти. След она держала не хуже любой земной ищейки. «Сокол» имел меньше сходства со своим земным тезкой: это была хищная птица, но в разреженной атмосфере требовались крылья двух метров в махе, чтобы поднять небольшое тельце. Риордану понравилось, как они были натасканы.
Гончая залилась лаем: низкий дрожащий звук, который остался бы практически неслышным, не будь гермокостюм снабжен микрофонами и усилителем. «Собака» забегала кругами, принюхиваясь, а «сокол» взмыл в небо.
Риордан не стал задерживаться, чтобы подробно осмотреть башню. Она напоминала рассыпающийся пень на вершине ржавого холма, нечто гротескное и совершенно чуждое человеку. Когда-то, возможно, десять тысяч лет назад, у марсиан было некое подобие цивилизации: города, сельское хозяйство и технология на уровне неолита. Но в соответствии с их собственными традициями они достигли уровня союза или симбиоза с дикой жизнью планеты и отказались от рукотворных механизмов. Риордан презрительно фыркнул.
Гончая снова залаяла. Звук как-то странно повис в неподвижном холодном воздухе, потом скатился по склону скалы и словно нехотя замер в невероятной тишине. Но это был сигнал охотничьего рожка, надменный вызов дряхлеющему миру – посторонись! дай дорогу! грядет Завоеватель!
Внезапно гончая рванула вперед. Она взяла след. Риордан перешел на широкий размашистый шаг, почти не требовавший усилий в слабой марсианской гравитации. Его глаза сверкали, как две зеленые льдинки. Охота началась!
Дыхание всхлипом отдавалось в легких Криги, тяжелое, быстрое, влажное. Ноги ослабли и налились тяжестью, а колотящееся сердце, казалось, сотрясало все его тело.
Но все-таки он бежал, пока пугающий шум рос за его спиной, а топот шагов становился все ближе. Прыгая, изворачиваясь, отталкиваясь от одной скалы, от другой, соскальзывая в сланцевые овраги, проскальзывая между группами деревьев, – Крига убегал.
Гончая держалась позади него, а «сокол» парил над головой. За один лишь день и ночь они довели его до этого, превратив в безумного прыгуна, на пятки которому наступает смерть… Он не думал, что человек может двигаться так быстро и с такой пугающей выносливостью.
Пустыня сражалась за него. Растения, с их странной слепой жизнью, которую ни один землянин не смог бы понять, были на его стороне. Их колючие ветви расходились в стороны, когда он стрелой пролетал сквозь них, и тут же выпрямлялись, впиваясь в бока гончей, тормозя ее бег, но остановить ее они не могли. Гончая прорывалась сквозь их слабенькие пальцы и, повизгивая, неслась по следу марсианина.
Человек отставал на добрую милю, но не выказывал признаков усталости. И Крига продолжал свой бег. Он должен был достичь края утеса прежде, чем человек поймает его в прицел своей винтовки, – должен, должен, должен, – а гончая рычала уже в метре за его спиной.
Он бежал вверх по длинному склону. «Сокол» затрепетал и спикировал на него, стремясь попасть в голову Криги клювом или вцепиться в нее когтями. Он отмахнулся от птицы копьем и нырнул за дерево. Дерево тотчас атаковало изгибающейся подобно змее веткой, от которой гончая отскочила, яростно воя, пока по склону катились камни.
Марсианин взлетел на край скалы. Ее склон почти отвесно падал до самого дна каньона – пятьсот футов обломков с вкраплениями железа катились в глубину, на дно, туда, где свободно гулял ветер. На вершине заходящее солнце ослепило его. Он остановился лишь на мгновение, став черным силуэтом на фоне неба, – прекрасная мишень, если бы вдруг появился охотник. И Крига тут же спрыгнул с края каньона.
Он надеялся, что гончая пролетит мимо, но животное затормозило в последнюю секунду. Крига заскользил по склону скалы, цепляясь за каждую, самую крошечную трещину или расщелину и вздрагивая, когда изъеденная временем скала рассыпалась под его пальцами. «Сокол» промчался ближе, целя в него и криками призывая хозяина. Он не мог сражаться с птицей: все пальцы на руках и ногах были задействованы, чтобы не сорваться вниз, но…
По отвесному склону он скользнул в серо-зеленую группу густосплетенных растений, и все его нервы вибрировали в призыве к древнему симбиозу. «Сокол» вновь спикировал, но Крига лежал неподвижно, словно мертвый. Птица издала крик триумфа и села ему на плечо, нацелившись выклевать глаза.
И тогда гибкие стебли зашевелились. Ни крепости, ни особой силы в них не было, но шипы вонзились в тело «сокола», и вырваться ему не удавалось. Крига, почти обессиленный, спускался на дно каньона, пока терновник разрывал птицу на части.
Огромная фигура Риордана вырисовалась на фоне темнеющего неба. Он выстрелил раз, другой, пули прожужжали в опасной близости от Криги, но, когда тени поднялись со дна каньона, они надежно скрыли марсианина.
Человек включил свой голосовой усилитель, и его голос чудовищным эхом прокатился сквозь густеющую ночь, пророкотав громом, какого Марс не слышал тысячелетиями:
– Один-ноль в твою пользу! Но это еще не все. Я до тебя доберусь!
Солнце укатилось за горизонт, и ночь опустилась как падающий занавес. Сквозь наступившую тьму Крига слышал хохот человека. От этого хохота содрогались древние скалы.
Риордан устал от долгой погони и от коротких сбоев в системе подачи воздуха. Ему хотелось курить, поесть чего-нибудь горячего – но ни курева, ни горячей еды у него не было. Что ж, тем больше удовольствия он получит, вернувшись домой – со шкурой марсианина.
Разбивая лагерь, человек улыбался. А малыш-то оказался «зверем» что надо, уж это, черт возьми, точно. Он продержался уже два дня на маленьком десятимильном пятачке – и даже умудрился убить «сокола». Но сейчас Риордан был достаточно близок к марсианину, и гончая легко берет след. На Марсе нет ручьев или водотоков, чтобы одурачить собаку. Ничего, никуда он не денется.
Он лежал, созерцая великолепие неба, полного звезд. Скоро станет холодно, жутко холодно, но его спальный мешок был оснащен достаточно хорошей теплоизоляцией, чтобы согреть Риордана солярной энергией, накопленной за день ячейками Гергена. На Марсе ночью царит тьма, а от лун его толку чуть: Фобос всего лишь пятнышко, а Деймос – яркая звезда. Тьма, и холод, и пустота. Гончая зарылась в песок неподалеку, но мгновенно поднимет дикий лай, если марсианин внезапно подкрадется к лагерю. Это, конечно, маловероятно – ему ведь тоже нужно искать какое-то убежище, если он не хочет замерзнуть насмерть.
Кусты, деревья и маленькие осторожные зверьки нашептывали слова, которые он не мог услышать, болтали и сплетничали на ветру о марсианине, согревавшем себя работой. Но он не понимал этого языка, который, вообще-то, и языком не был.
В полудреме Риордан думал о прошлых своих приключениях. Крупнейшие звери на Земле: лев и тигр, слон и буйвол – и горные козлы на залитых солнцем вершинах Скалистых гор. Джунгли Венеры и хриплый рев многоногого болотного монстра, который ломился через деревья к месту, где стоял он, сжимая ружье. Примитивный пульс барабанов в жаркой и влажной ночи, песни загонщиков, их дикие пляски вокруг огня – и потом они расползались по адовым равнинам Меркурия, где гигантское, словно раздувшееся Солнце лизало его гермокостюм с паршивой термоизоляцией – величие и заброшенность болот жидкого газа на Нептуне и огромная слепая тварь, с визгом бросившаяся на него…
