– Инти…
– Как печально, – продолжила она. Рафаэль стоял напротив нее, и было сложно представить, что он мог выглядеть устрашающе. Я прекрасно понимал, что даже если он огрызнется, она всего лишь попросит его успокоиться и пить кофе. – Но вы же знали об этом, да? Я подозревала, что дедушка все рассказал вам.
– Нет, – медленно сказал я. – Я не знал его.
– Нам действительно пора, – вмешался Рафаэль. – Пойдемте.
Мы направились к выходу, и Инти остановила меня, чтобы передать свои лучшие пожелания моей матери. Я вышел во двор, решив, что Рафаэль уже ушел, но он и Мария ждали меня. Она, словно маленькая девочка, схватила меня за руку, хотя уже держала за руку Рафаэля.
– По-моему, Акила – хороший мальчик, – сказал я по-испански, чтобы Мария тоже понимала меня.
– Так и есть.
– Он ваш сын?
– Нет, – спокойно ответил Рафаэль. В его голосе не было обиды. – Возможно, мы родственники, но никто для нас не оставляет историй семейного рода на алтаре.
– Это не оскорбляет?..
– Я перестал переживать из-за этого, – сказал он.
– Вы уверены, что не должны?
Мы держали Марию, пока она перепрыгивала ступени. Она хихикнула, когда мы подняли ее. Она была округлой и светилась здоровьем, но внешне не отличалась от ребенка, поэтому поднять ее было несложно.
– Мы не узнаем до тех пор, пока не пройдет десять месяцев и не станет слишком поздно, – ответил Рафаэль. – Да и что нужно сказать? Я знаю, что ты замужем много лет и очень хочешь детей, но это очень страшный, очень глупый ребенок, поэтому лучше остановиться на нем, чтобы следующий не оказался крокодилом?
Я рассмеялся. Рафаэль удивленно посмотрел на меня и тоже улыбнулся.
– Это мой дом, – сообщила Мария.
– Проследите за огнем в печи, иначе трубы лопнут, – сказал мне Рафаэль, прежде чем я успел войти в дом и предложить помощь.
– Хорошо. Спокойной ночи, Мария.
Мать Марии встретила нас на пороге и печально спросила, не поможет ли ей кто-нибудь сварить суп.
– Доброй ночи, – сказала Мария, обнимая куклу. Она замерла на месте вместо того, чтобы войти в дом, и Рафаэль потянул ее за край пончо. Я побрел в церковь. Из дома доносились голоса. Рафаэль учил Марию резать овощи, ее мать, серьезно больная, сидела за столом. Я приложил руку к лицу, меня шатало от усталости и беспощадного напитка Инти. Очевидно, мне нельзя было доверить нож для резки овощей. Мария начала петь детскую песенку, слова которой я забыл, что-то о драконе. Я не смог подобрать слова под мелодию, потому что пытался вспомнить их на английском. Кечуанский подходил идеально.
17
Вернувшись в церковь, я сварил кофе и выпил его, наблюдая, как снаружи на землю падает снег. Ветер кружил его и пыльцу, создавая яркие волны света в скрипящих белых деревьях. Я надеялся, что с Клемом все было в порядке. Быстрым шагом он уже должен был дойти до Крусеро, хотя снегопад наверняка замедлил его. Оставалось надеяться на удачу: возможно, в долинах погода была лучше.
Рафаэль вошел на кухню, принеся с собой порыв холодного воздуха и случайные частички пыльцы. Когда я протянул ему чашку с кофе, он посмотрел на меня так, как смотрят жены морских офицеров на своих мужей, когда те отвыкают от жизни на суше и начинают предлагать гостям вино в кружках. Но он взял чашку.
– То, что сказала Инти, – неожиданно произнес Рафаэль. Я удивленно обернулся. В тот момент я грел молоко для себя, стоя рядом с печью. Оно закипало очень медленно. – Мой дядя работал священником здесь семьдесят лет назад. Он был… Это сложно объяснить. Он был старше моей матери на тридцать лет. Я знаю, это звучит странно, но он был моим дядей. Все говорили, что мы очень похожи. Он пропал в лесу. Все священники пропадают. Только мы можем пересекать границу, поэтому никто нас не ищет, и мы умираем. Там водятся медведи, волки. Вот и все. – Рафаэль вздохнул. – Люди любят выдумывать. К сожалению, здесь нет театров.
– Как жаль. А я-то восхищался, как хорошо вы выглядите для человека, которому сто десять лет.
Рафаэль едва заметно улыбнулся, словно для него было чем-то новым и странным улыбаться по этому поводу людям, не верившим, что его похитили феи.
Мне не хотелось спать, поэтому я сел возле печи и начал рисовать ветку белого дерева, которую принес с улицы. Рафаэль поставил кувшин воды рядом с печью, намекая на то, чтобы я следил за искрами, поэтому для надежности я поставил ветку в кувшин. Он сел напротив меня, достал моток веревки и привязал конец к отверстию в столе. Затем он погрузился в чтение «Дон Кихота», изредка перелистывая страницы. От основной веревки иногда расходились веревки поменьше, словно у главной мысли появлялись второстепенные. Порой от этих веревок тоже расходились новые, но это происходило редко.
Когда я открыл свой альбом для рисования, из него выпало письмо. Я собирался вложить его обратно между страниц, как вдруг вспомнил о том, что должен был сделать. Я понял не сразу, потому что мы с Рафаэлем впервые отдыхали – без ребенка и домашних дел. К тому же я не задумывался, что именно Рафаэль был священником в Нью-Бетлехеме. Когда Кэролайн сказала, что письмо предназначалось священнику, я представил низенького старичка-испанца в широкой шляпе.
– Ах, я совсем забыл, – воскликнул я в тишине. – Мой дедушка написал письмо. Полагаю, вашему дяде. – Я помолчал и добавил: – Но я сказал, что доставлю его, поэтому если я просто отдам его вам, то смогу сказать матери, что выполнил ее просьбу.
– Хорошо, давайте посмотрим.
Я протянул конверт.
Рафаэль отпустил веревку, узелки на которой напоминали кисточки с бахромой. Он порвал конверт двумя пальцами. Подержав печать над огнем, чтобы воск немного расплавился, он ослабил ее кончиком ножа, не нарушив целостности.
Я смотрел, как он разворачивает лист плотной бумаги – гораздо более плотной, чем та, которую покупал Чарльз. На свету от печи я увидел несколько строк, написанных посредственным почерком, и хотя между буквами было большое расстояние, мне не удалось разобрать слова. Рафаэль повернул письмо, чтобы я тоже мог его прочесть.
Рафаэль,
К сожалению, я не смогу выполнить свое обещание и приехать, поэтому я отправлю к тебе своего сына, который очень похож на меня. Надеюсь, он будет хорошей заменой.
С любовью,
Гарри
– Семейное имя? – поинтересовался я.
– Что? А. Да. – Рафаэль положил письмо на колени и, казалось, боролся с чем-то внутри. Я был почти уверен, что он хотел о чем-то спросить. Возможно, даже попросить. Наконец он сказал: – Что… с ним произошло? Вы знаете? С вашим дедушкой.
– Его застрелили в Индии еще до моего рождения. Мне жаль, я точно не знаю. Полагаю, он участвовал в одном из восстаний, и его поймали.
