Моя скула все еще пульсировала от боли, и я застыл на месте. Казалось, время остановилось. Я пожалел, что Клем ударил меня. Теперь было сложно проигнорировать это и понять, чем на самом деле было мое решение отпустить его – разумным планом или способом отомстить.
– Да, – наконец сказал я.
Даже теперь меня охватило ужасное чувство, будто я без всякой причины решил сделать то, о чем меня просил Синг. Горный воздух отобрал любую возможность предотвратить этот исход. Я невольно посмотрел на черную зубчатую глыбу за деревней, над которой сияли звезды, и представил пещеру в этих острых вершинах, в которой в маленьких стеклянных шкатулках хранилась логика каждого, кто пытался отнять что-то у этого места.
– Ты прав, – продолжил я. – Пока что тебе лучше поспать. Я отвлеку Инти, сыграю с ними в карты. Они не останутся здесь, им негде спать. Рано или поздно они уйдут.
Клем выдохнул.
– Да. Да, хорошо. Мы попробуем и сохраним это в секрете, когда я добуду черенки.
– О чем вы двое болтали? – поинтересовалась Инти, когда мы вышли на кухню.
– О садоводстве, – ответил я. Я сел рядом с ними и предложил сыграть в карты. Клем ушел спать. Они пробыли в церкви гораздо дольше, чем я рассчитывал, но все же разошлись по домам. Перед уходом Инти заставила меня поклясться, что я никуда не уйду, поэтому я поклялся и позже разбудил Клема.
Когда он исчез в темноте, я стоял в дверях, опираясь обеими руками на трость и ожидая увидеть след пыльцы в лесу. Хотя я дышал, а мое сердце продолжало биться, мне казалось, что в ребрах ничего не осталось. Все органы исчезли, словно кто-то запечатал их в погребальных сосудах. Рядом с маркайюк замерцала пыльца. Я немного прогулялся по деревне. В последнюю неделю мне словно разрешили побывать в воображаемом месте. Я считал его воображаемым: зловещий лес и стекло, исчезнувший человек. Люди пели песни и рассказывали истории, которые я узнал еще в детстве. Все это было эхом золотистой путаницы разрозненных воспоминаний, того, что осталось после смерти папы.
Инти сказала: «Добро пожаловать домой».
Я не знал, помог ли я Бедламу или только что его разрушил.
20
Индия и Китай, 1857 (тремя годами ранее)
Стеллажи на складе в Патне достигали высоты пятиэтажного дома. Из ступеней, зигзагом поднимавшихся вверх вдоль стены, шли подмостки, нависавшие над огромной пропастью пола. Проверка ящиков на высоте пятидесяти футов над землей придавала уму некоторую остроту, которая еще долго не проходила. Ящики были небольшими, и внутри каждого в древесных опилках лежали шарики опиума, похожие на камни. Разрезав один, можно было увидеть внутри блестящую тягучую жидкость, которую потом разогревали и выкуривали. Я разрезал каждый пятнадцатый шарик, чтобы проверить качество товара, прежде чем мы отправим его по Гангу в Калькутту, а оттуда в Китай.
За высокими окнами находились бесконечные поля маков, которые качались белыми волнами на ветру, идущем с гор. Они начали увядать, и лепестки были повсюду. Один из работников склада сметал залетавшие в здание лепестки в один цветочный ворох у стены. Мой переводчик Кэйта – ему было двенадцать лет, – играл с одним из мальчиков с плантации. Они прыгнули в одну из куч лепестков и взорвали его детским смехом. Звук эхом разнесся по складу, и я улыбнулся. Обычно он совсем не играл, и порой это меня тревожило.
У меня была странная работа. Изначально меня наняли для кражи чая. В закрытых районах Китая росли редкие сорта чая, которые Ост-Индская компания хотела выращивать на собственных плантациях в Индии, но китайские поставщики не продавали его. Впервые приехав сюда год назад, я обосновался в офисе Гонконга в устье Жемчужной реки и уходил в недельные экспедиции вглубь страны, чтобы украсть образцы. Но их нужно было вывозить контрабандой и доставлять в обход Гималаев. Мы договорились с другой экспедицией Ост-Индской компании, которая поставляла шелк из Картона – этот город все равно находился по пути в Гонконг, если двигаться из глубины страны. Нелегальный чай шел вместе с грузом шелка. Поначалу все было довольно просто.
Я никогда не работал с опиумом, но маковые поля находились в том же регионе, что и чайные плантации, и Синг, как всегда в деловитой манере, заметил, что я мог бы захватить опиум вместе с образцами чая. Постепенно необходимость в чае отпала, и заказы из офиса компании в Гонконге строились вокруг урожая мака. Спустя полгода такой работы я почти полностью превратился в опиумного наркоторговца. Каждый месяц мы отправлялись из Индии, переплывали Южно-Китайское море, огибали Гонконг и попадали в Жемчужную реку, где через семьдесят миль по странной мутной воде мы останавливались у верфей Кантона и складов шелка. К декабрю мы проделали этот путь семь раз.
Огромное расстояние быстро стало привычным и легким, но время от времени на меня накатывала усталость. Это произошло утром того дня, когда наш корабль обогнул Гонконг и вошел в широкое устье Жемчужной реки в восьмой раз. Я уже давно понял, что когда много двигался и уставал, то совершено не помнил, как оказался здесь. Мне казалось, что я просто появился из ниоткуда. Я не мог вспомнить поездку. Казалось, что в одну минуту я был на складе в Индии, а в другую переносился на корабль в Китае, в трех днях пути и сотнях миль. Близилось Рождество, сезон дождей закончился. Река вздулась и помутнела, течение словно тянулось, проходя через водяное колесо. Хотя мне не нравились безжизненные пейзажи, я сидел на палубе на релинге. Я бы сделал это, даже если бы пошел дождь. На любом судне, провозящем что-то нелегальное, должен был быть белокожий мужчина. Тогда таможенные инспекторы считали его британским и не обыскивали. Им запрещалось трогать британские корабли.
Гонконг исчезал позади. Я видел свой офис на холме. Трехполосный флаг с крестом развевался на теплом ветру, и я почувствовал, что всю жизнь занимался чем-то, не вдаваясь в суть дела. Ост-Индская компания превратила меня в цыгана. Я не то чтобы злился из-за этого, но в тот момент мили, которые мне оставалось пройти, прежде чем я смогу остановиться, казались бесконечными.
Мой переводчик дотронулся до моего плеча и протянул рисовую лепешку с медом.
– Вы ничего не ели, – сказал он.
– Спасибо. Будешь?
Он сел рядом со мной. Я нашел для Кэйты британскую одежду, чтобы его воспринимали как моего компаньона, когда мы оказывались среди незнакомцев. В ней он чувствовал себя гораздо комфортнее, чем портовые работники. К тому же Кэйта обладал удивительным качеством: он всегда выглядел в меру растрепанным. Казалось, его только что отвлекли от важных дел.
Таможенное судно прошло мимо нас, и мы оба смотрели ему вслед. Я никогда не чувствовал себя в полной безопасности, хотя нас ни разу не остановили. Легальным способом оплаты шелка были серебряные слитки, но Синг считал, что если Ост-Индская компания продолжит раздавать их, она будет платить все больше и больше, поскольку серебро обесценивалось в Китае и становилось более редким металлом в Англии. Но опиум был бесконечным ресурсом. Он стоил тысячу долларов за ящик, как только оказывался на материковом Китае. Когда я промямлил, что, возможно, опиум был не лучшим товаром для продажи, Синг заявил, что я должен вбить в свою глупую цветочную голову, что Ост-Индской компании нет дела до пользы товаров. Ее задача – выгодная торговля и поддержка британской экономики, и если один из двадцати китайцев увлекся такой идиотской вещью, как опиум, что ж, спасибо, это его вина. Доступность товаров никогда не влияла на решение людей о покупке, сколько бы Гладстон
[11] ни бесновался в парламенте. Сам дьявол мог взреветь на Синга, но получить от него лишь газету в лицо и сводку утренних новостей с биржи.
