– Мертвый? – Голос Рафаэля оборвался. Он пошатнулся и положил руку на замшелый ствол дерева рядом с нами.
– Это сделали вы?
– Нет! Остановитесь… остановитесь. – Рафаэль шел с трудом. Он дышал слишком быстро и отрывисто. Пальцы его рук побелели. В складках рубашки застряла хвоя и пыльца. При любом движении она поднималась в воздух, особенно когда дул ветер. Казалось, он растворялся в морозном утре. Я нахмурился. Было сложно представить его в таком виде после ночи, проведенной в палатке. Из его воротника выполз паук. Я взял его и показал Рафаэлю, прежде чем он спрыгнул с моей руки на дерево. Рафаэль отпрянул и наконец раскрыл руку полностью. Между манжетой его рубашки и первыми суставами пальцев шла паутина. Он быстро смахнул ее и замер, почти перестав дышать.
– Пойдемте в церковь, – наконец сказал я.
– Я не могу пошевелиться. – Рафаэль говорил так тихо, что я с трудом разобрал его слова. – Я приду в себя через минуту.
Впереди вдоль границы пыльца сгущалась и формировала холодные узоры в воздухе. Было трудно поверить, что ее могло быть так много в снегу, но плющ, обвивавший деревья, почти завял: мороз убил его на этой неделе. Стоял самый разгар лета. Моя нога болела из-за долгого неподвижного стояния на холоде, но я не мог заставить себя сесть в корнях дерева, которые посерели от инея. Рафаэль выставил руку вперед в нескольких дюймах от моей груди, запрещая мне подходить ближе. Его руки дрожали.
– Расскажите, что произошло, – велел я. – И прошу вас – постарайтесь убедить меня.
– Это… то же самое, что и всегда, но дольше. – Рафаэль с трудом говорил по-английски, и я видел, как он пытается подобрать слова, но не может. – Бывает иногда.
Сначала я не понял, но потом осознал, что Рафаэль сказал либо самую честную правду, либо ложь, которую придумал в тот момент, как замер у статуи на реке в Сандии.
– Каталепсия, – заключил я. – Так долго?
– Бывают долгие приступы. Даже дольше, но я не ожидал… Иначе я бы сказал вам, – с неожиданным жаром заявил Рафаэль. – Я бы попросил следить за мной.
Мне предстояло принять решение. Рафаэль избегал моего взгляда. У Мартеля он выглядел здоровым, но теперь был бледен, как и я. Даже его черные волосы потускнели и стали каштановыми. Я был уверен лишь в том, что все это время он провел на свежем воздухе. Возможно, то был подвиг выносливости, который достаточно крепкий и упорный мужчина мог совершить благодаря своей силе воли.
– Если бы я убил его, я бы не разговаривал с вами сейчас, – тихо продолжил Рафаэль. Он перешел на испанский. Если он и притворялся, что паниковал, я никогда не видел такой хорошей актерской игры. – Я бы застрелил вас. Разве не так?
Я кивнул в сторону границы.
– Мне ничего не известно об этом месте. Мне кажется, что мы петляли вокруг законов, которые никто не мог объяснить с момента нашего приезда. Я ничего не знаю. Я не знаю, что происходит за границей. Не знаю, с кем вы общаетесь там, не знаю, как и зачем, черт побери, люди создают статуи, выглядящие так, будто они ходят. Я не понимаю вашу религию и что она требует от нас. Абсурд. Я не в силах понять, что вы сделали на самом деле.
– Я клянусь вам, что не убивал его. Я думал, что отлучился на десять минут.
Продолжать разговор не имело смысла. Все зависело от того, хотел ли я верить Рафаэлю. Я хотел. Яростная решительность, которая заставила меня взглянуть ему в глаза, рассеялась. Она словно стекла в хвою на земле, и я почувствовал себя опустошенным. Я медленно снял свой сюртук. Рафаэль молча взял его и надел, предварительно стряхнув пыльцу и иголки со своей одежды. Теперь ветер пронизывал меня до костей.
– Спасибо, – сказал он.
– Семнадцать часов. Вы должны были умереть. В таком виде вы должны были погибнуть шестнадцать часов назад. Вы были укрыты?
– Нет. Просто на кладбище.
Рафаэль провел рукой по волосам. Они обледенели от холода. Он нахмурился, когда заметил, что лежало вокруг нас.
– Волки. Когда это произошло?
– Я не знаю. Я ничего не слышал. Полагаю, они пришли за телом Клема.
– Их убили… Они не пропустят стаю волков в Бедлам. – Рафаэль кивнул в сторону соляной черты, имея в виду людей, которые жили за ней. – Граница работает в обе стороны.
Я снова всмотрелся в деревья. Я не понимал, как люди могли постоянно скрываться. Пыльца показывала движения каждого человека, каждого зверя, даже мотыльков. Самые обученные солдаты не могли все время стоять на одном месте.
– Что ж… Нам лучше вернуться в церковь, – предложил я. Я облокотился рукой о ствол дерева, чтобы перешагнуть корни, покрывавшие неровную землю. – Вы можете идти?
Рафаэль поднял голову и кивнул. У Мартеля его глаза были черными, но теперь в них появились серые прожилки. Он словно терял свои цвета. Это началось неделю назад. Я попытался вспомнить, как часто в его волосах мелькали рыжие пряди, которых не должно было быть. Тогда его волосы, как и у всех жителей деревни, были черными.
– Почему Маркхэм ушел? Я целую неделю говорил вам не делать этого.
– Он решил, что за границей разбит лагерь поставщиков хинина, а не чунчо, и что вы ушли предупредить их о нас.
На лице Рафаэля не отразилось ни возмущения, ни беспокойства, ни даже удивления.
– Каждый, кто оказывается здесь, так думает, – вздохнул он. – Мы проведем похороны завтра, если вы не против, что он останется здесь.
– Нельзя перевезти тело через горы?
– Это будет неуважением.
– Тогда завтра. – Казалось, мой голос исходил издалека. Я не думал, что Клем меня оставит.
– Лучше бы на его месте были вы, – рассеянно пробормотал Рафаэль, крутя в руках четки.
– Что?
Он повернул крест.
– Вы довольно легкий.
Я улыбнулся. Рафаэль распахнул дверь в церковь и повернулся, чтобы помочь мне подняться. Я взял его за руку, и он втянул меня в комнату. Рукава моей рубашки замерзли и промокли от снега, который пришел из долины. Зубы болели из-за того, что я стиснул их слишком сильно. Я так и не решил, стоит ли доверять Рафаэлю. Но я слишком устал и замерз для разговоров, и в тот момент по крайней мере был благодарен ему за то, что он сделал мысль о похоронах более сносной. Он словно подставил свое плечо, разделив мою ношу.
22
Пока мы разговаривали, стоя у границы, я слышал звон и голоса вдалеке, но не придал им значения. Похоже, люди прибыли, когда я ушел к границе, потому что когда мы вернулись, на кухне и во дворе было не протолкнуться. Мартель откинулся на спинку стула и улыбнулся. Эрнандес и Киспе стояли рядом с ним, все еще в сюртуках. Через окно я увидел, как мужчины – их было десять или двенадцать – расчищали снег, чтобы разбить лагерь. Они уже развели костры для приготовления пищи с деловитой хозяйственностью людей, привыкших проходить по несколько миль после каждого приема пищи.
