– Это мне не по карману. Знаешь, во что обходится содержание мамы в Брислингтоне? Боже, да у них во дворе разгуливают серебряные фазаны.
– Я пошутил, – отрезал я.
– Я знаю. Но шутка была такой плохой, что я решил проигнорировать ее, – ответил Чарльз. Он окинул взглядом могилу и статую. – В любом случае тебе не стоит здесь оставаться. Возможно, ты найдешь другой объект внимания, но эта дрянная статуя что-то для тебя значит. Все пройдет, если ты не будешь видеть ее каждое утро. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон.
– Если ты позволишь мне следить за садами, это будет гораздо полезнее, чем работа приходским священником, и мне не придется сидеть здесь целыми днями, – возразил я, но тут же пожалел о сказанном.
– Ради всего святого, если я не хочу, чтобы ты стал таким, как мама, с чего ты взял, что я позволю тебе стать таким, как Джек?
– Я не говорю об обязательных ежегодных поездках в Перу. Я имел в виду наши сады, заботу о редких деревьях, ведь некоторые люди хорошо заплатили бы за черенки или даже приходили бы посмотреть…
– Я не позволю людям бесцельно шататься по нашей земле и не позволю тебе увязнуть в воспоминаниях об отце. Забудь о Брислингтоне. Если ты еще раз заговоришь об этом, я отвезу тебя в местный сумасшедший дом. Пусть они опробуют свои новые электрошоковые терапии.
– Ради всего святого…
– Я пытаюсь уберечь тебя! – рявкнул Чарльз.
– Да, местный сумасшедший дом – самое подходящее место. Пожалуй, я выберу дом приходского священника.
– Тебе не пришлось бы выбирать, если бы ты нашел настоящую работу.
– Полгода назад я не мог стоять. Я с трудом прихожу сюда. Четыреста ярдов от входной двери. Мне не станет лучше.
– Если бы ты только взял себя в руки…
– Я не могу, – тихо ответил я.
Чарльз не был злым. Еще два года назад я был сильным, а он болел. Теперь же ему не на кого было рассчитывать, и эта новость ударила по нему гораздо сильнее, чем то, что я почти потерял ногу, – по мне. Я привык справляться самостоятельно, а он – нет. В глубине души я не любил Чарльза за то, что он был таким и всегда ждал помощи, когда ждать ее было неоткуда. Но я знал, что не должен был злиться. Именно это не позволило мне стать таким, как он.
– Если ты попадешь под обстрел кораблей, то тебе больше не придется бегать, – продолжил я. – А ты должен бегать, чтобы делать то, что делал я. Людям не всегда нравятся члены экспедиций Министерства по делам Индии, крадущие хороший чай и незаконно продающие опиум.
– Пасторат или сумасшедший дом, Меррик. Выбирай. Я не позволю тебе оставаться здесь, – отрезал Чарльз. Теперь он говорил более раздраженно, потому что знал, что был неправ.
– Неужели я не могу рассчитывать на твою милость и получить несколько недель отсрочки? Тебе придется нанять кого-то или изменить условия работы Сары, если я уйду, а это не делается за один вечер.
– Что ты имеешь в виду? Кто такая Сара?
– Девушка с кухни, – ответил я. – Она уходит в пять часов. Кто, по-твоему, готовит ужин? В это время в доме остаюсь лишь я.
Чарльз опешил.
– Три недели, – наконец сказал он. – Затем я приглашу докторов.
– Я не сумасшедший и не сойду с ума к тому времени, – возразил я. – Кто-то передвинул статую.
– Мне пора, – со вздохом ответил Чарльз. Он мне не поверил.
Я подал ему костыли.
– Я собираюсь в город после обеда. Тебе что-нибудь нужно? – спросил я. В глубине души я надеялся помириться с ним, пока он не ушел.
Будь Чарльз ежом, он бы распушил свои иголки.
– Похоже, ты поправляешься, раз можешь дойти до Мевагисси.
– Нет, я возьму одну из фермерских лошадей. Мистер Тобин разрешает мне ездить на ней при условии, что я сам оседлаю ее.
Чарльз отвел взгляд в сторону.
– Он арендует нашу землю, Меррик. Ты не можешь брать лошадь у овцевода, это…
– Что ж, тогда никакого ужина, – рассмеялся я. – Ты сноб, но не нужно быть голодным снобом.
Наши взгляды пересеклись. Казалось, мы оба увидели то, что было очевидно годами, – нашу принадлежность к разным классам. В отличие от меня, Чарльз всегда был джентльменом. Его глаза наполнились слезами, и я перевел взгляд на прыгающих по земле ворон, притворившись, что не заметил этого.
– У тебя не осталось гордости, – заявил он. – Тебе больше нечем гордиться.
– Послушай, ни у кого из нас нет своих оловянных рудников. Зато есть свой фруктовый сад. Большой дом. Или половина дома… Вполне неплохо.
– Я продаю фруктовый сад.
По необъяснимым причинам наш дедушка заложил много земель. Само по себе это не было катастрофой. Его решение осталось бы лишь странной причудой в финансовой истории семьи Тремейнов, если бы наш отец умел распоряжаться деньгами, но он никогда не отличался бережливостью. Имение перешло в его руки в раннем возрасте, и он сделал неразумные инвестиции в оловянные рудники, которые быстро иссякли. Вместо того, чтобы рассчитаться с семейными долгами, отец влез в новые долги, заложив дом. Я не знал о финансовых проблемах много лет: когда растешь в запущенном доме, не обращаешь на это внимание. Но, покинув родные места и вернувшись, я увидел, что дом обветшал, и на Рождество заставил Чарльза признаться в долгах. Единственной нашей собственностью в имении были растения. Я не знал, что дела были настолько плохи.
– Это ведь не связано со мной или статуей? – спросил я. – Ты должен продать дом.
– Не говори чепухи! – возмутился Чарльз, и я не стал развивать эту тему дальше. Он был вспыльчив, но при этом моментально приходил в себя. Небольшая вспышка гнева, сверкнув, практически сразу словно застывала, как вода на морозе, но лед никогда не был достаточно прочным, чтобы надолго сдержать ее. Меня так и подмывало разбить этот лед, просто чтобы показать Чарльзу, что могу это сделать. Мне хотелось дать ему понять, что я был тихим не из-за покорности, а благодаря терпению. Его глаза все еще блестели, и он бы год со мной не разговаривал, если бы понял, что я заметил это. Он приложил руку ко рту.
– Хотя… я пытаюсь найти работу для нескольких садовников, – признался Чарльз. – В садах Триба новый хозяин. Ты не знаешь, где еще…
– Там рядом большой дом с садом в долине. Глендерган.
– Им не требуются садовники. Как и в Трелиссике.
– Я напишу управляющему садов Кью, они знают нас. Полагаю, колледжи в Оксфорде тоже ищут сотрудников.
Чарльз кивнул и уставился в пол. Я пожалел, что упомянул об Оксфорде. Он изучал классическую литературу в колледже Крайст-Черч. Три года он занимался в прекрасных залах с окнами, выходящими на парк, где паслись почти ручные олени. Я же учился в военно-морской академии в Бристоле.
– Этот домик священника… – начал я. – Там есть свободная комната?
