– Я больше беспокоюсь о вас двоих.
– Любезно с твоей стороны, но излишне, – возразил он, махнув рукой. – В любом случае ты говоришь так, словно мы не имеем малейшего представления, куда идти. Но мы знаем, где находится то, что мы ищем. Тут.
Клем костяшкой пальца обвел место на самом краю карты.
Когда я прикоснулся к ней, мой палец, загрубевший от работы с землей и семенами, царапнул бумагу. Я сжал кулак и окинул взглядом своих друзей.
– Мы не пройдем незамеченными по горам Перу, – сказал я. – Если, как ты говоришь, там сложилась монополия, они сразу обратят внимание на белых иностранцев.
– Мы представимся картографами. И сдержим свое слово. Министерство попросило составить точную карту региона. Если нас спросят об инструментах для обрезки черенков, скажем, что мы ищем редкие виды… чего-то, что растет в тех же условиях на той же высоте, – с надеждой в голосе закончил Клем.
– Кофе, – предложил я. – Но сомневаюсь, что нам кто-то поверит.
– Я как раз хотел кое о чем поговорить с тобой. Твой отец жил в Перу некоторое время, не так ли?
– В миссионерской деревне индейцев под названием Нью-Бетлехем. Примерно вот здесь. – Я показал точку на карте рядом с Боливией. – Мой дедушка участвовал в одной из первых экспедиций по добыче хинина, но его поймали, и ему пришлось какое-то время прятаться. Его приютили местные жители. Папа ездил в Перу за другими растениями, в основном за орхидеями. И за кофе. Там растет сорт кофе, невосприимчивый к морозу. Он жил в Перу по четыре-пять месяцев в год.
Я немного помолчал и продолжил:
– Но нам придется спрашивать у местных о расположении деревни, как только мы окажемся в Андах. Ни папа, ни дедушка не отметили ее на карте. Папа говорил, что некоторые места не должны быть отмечены на картах. Однажды я начал расспрашивать его, и он очень рассердился. Он никогда не кричал на меня, как в тот день.
– Ох, как полезно.
– Да что ты, – я махнул рукой. Папа оставил не очень много ценной информации. В основном он рассказывал о жизни в Перу и о том, как ловить рыбу. У него была плохая память, в которой не хватило места для картографии и финансов. Злиться на него из-за этого было, как обвинять бабочку в неумении плести паутину.
– Он не объяснял почему?
– Нет, – ответил я и погрузился в воспоминания. Раньше этот вопрос не приходил мне в голову. – Он родился в Перу. Думаю, он пытался защитить индейцев.
– В этом нет ничего постыдного, – сказал Клем. – Мы действительно привыкли приходить без приглашения и красть их какао. Как думаешь, кто-то до сих пор помнит его? Кто-нибудь захочет нам помочь?
– Думаю, да. Но вряд ли мы получим ответное письмо из тех мест, – сказал я, вскинув голову.
– В письмах нет необходимости, – возразил Клем. – Найдем проводника и узнаем все подробности на месте. На самом деле так даже лучше. Никаких бумажных улик, никаких писем, никаких доказательств. Мы пересечем Анды, найдем человека, который проведет нас в деревню, а там до хинных лесов рукой подать. Если местные узнают тебя, они наверняка помогут нам. Они ни о чем не догадаются, а нам понадобится помощь местных жителей, если мы хотим найти эти проклятые деревья.
– Но я – не мой дед. Даже если там живут те же люди, я не говорю на языке кечуа…
– Зато на нем говорю я. Я хочу, чтобы ты отправился с нами, не только по этой причине. Смысл вот в чем. Мы с проводником отправимся в леса цинхоны и вернемся с семенами или черенками, о которых далее будешь заботиться ты. Если путь будет несложным, то ты даже можешь отправиться в лес с нами. – Клем вскинул брови, потому что я начал качать головой, пока он говорил. – Я бы вздохнул свободнее, если бы черенки выбрал и срезал именно ты. Подозреваю, ты знаешь и как за ними ухаживать?
– Догадываюсь, – уклончиво ответил я.
– Хорошо. Так что скажешь? Забудь о ноге. Это не повод сидеть сложа руки.
– Повод.
– Я возьму на себя ответственность за маршрут. Меррик, Министерство по делам Индии выбрало тебя. Не я один хочу, чтобы ты отправился с нами. Они не забыли о тебе.
– Не сомневаюсь. Но я действительно не могу ходить. Возможно, мне станет лучше, если я в хорошей компании займусь чем-то полезным, но не намного.
– Ты можешь ездить верхом?
– Да.
– Хорошо. Эм, мне нужны твои знания и семейные связи, а остальное я возьму на себя. Никто не ждет, что ты станешь скакать по лесам, как заяц. Пусть и тяжело будет помочь тебе туда добраться, но это ничто по сравнению с пользой от твоего участия. Понимаешь?
– Ты действительно так считаешь?
– Нет, я лгу. И Министерство по делам Индии тоже. Оно всегда славилось своим сентиментальным отношением к жизни.
Я окинул взглядом Клема и Минну, и мне захотелось убедить их в том, что идея была ужасной. В лучшем случае Клем осознает свою ошибку и оставит меня как лишний груз в Арекипе или Асангаро до своего возвращения. В худшем – наступит момент, когда нам придется удирать от кого-то с ружьем, а я не смогу.
– Если у нас получится, нам заплатят огромные деньги, – добавил Клем. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, в каком состоянии дом.
– Я представляю, что такое кажется практически невозможным, – тихо произнесла Минна. – Но, Эм, мы и вправду сможем доставить тебя до туда. Прекрати сомневаться и представь экспедицию как задачу, которую необходимо выполнить.
Я уже почти сказал «нет», но в последний момент четко увидел свое будущее: работа приходским священником в Труро, пока Чарльз по кусочкам избавляется от земли и дома и, когда не остается ничего, переезжает ко мне в свободную комнатку, его окружают люди, которых он всегда ставил ниже себя. И меня. Я бы никогда больше не увидел ничего, кроме Корнуолла да, пожалуй, лондонского дома Клема на Рождество. Я стал бы молчаливым усталым человеком, забившимся в угол. Все части меня, которые уже крошились сейчас, полностью исчезли бы. При должном везении я бы даже не вспомнил, что когда-то был умнее и лучше, но обычно мне редко везло. Минна обеспокоенно хмурилась, и это стало последней каплей. Лучше погибнуть от пули в Андах, чем прожить еще сорок лет под грузом таких взглядов.
– О господи, хорошо. Мы можем попробовать, – выдохнул я. – Но я не буду столь же великодушным, когда все пойдет не по плану.
Клем рассмеялся. Его смех обволакивал, как огромный золотистый пузырь. Он не был наигранным, просто широким. Я никогда не слышал, чтобы Клем пел, но мне всегда казалось, что он легко собрал бы зал.
– Прекрасно. Мы отправляемся в декабре – в Перу будет лето. А оно нам понадобится, знаешь ли. Горы вокруг озера Титикака суровы зимой. Ты не выберешься с растениями живым. Что у нас сейчас, конец августа? Ты говоришь по-испански?
Я покачал головой.
– Это поправимо, – продолжил Клем. – У меня есть знакомый в испанском посольстве в Лондоне. Я познакомлю вас, и он тебя обучит. Ты даже не заметишь, как заговоришь. Испанский язык так же близок к английскому, как крампеты
[1] и крикет. Боже, как же здесь хорошо, – воскликнул он, вскочив на ноги. Он обеими руками погладил Гулливер по ушам, от чего та со счастливым визгом подпрыгнула и дважды оббежала его, радуясь не меньше меня. – Мы хотели устроить пикник, – добавил Клем. – Ты явно не ел целую вечность, Эм. Либо начни следить за собой, либо женись на той, кто займется этим.
