Так на стене дворца Валтасара (или как минимум в конвертах) появилось зловещее предзнаменование катастрофы, которой предстояло нанести страшную рану Чарльзу, королеве и институту монархии в целом. Ее можно разбить на два этапа.
Во-первых, брак неизбежно развалился на куски, как королевский дворец, в основание которого заложили бомбу. Развалился, конечно же, у всех на глазах. Какой-то таблоид опубликовал запись телефонного разговора Дианы с любовником, которому она жаловалась, что члены королевской семьи третируют ее «после всего, что я сделала для этой вонючей семейки». От застенчивой девственной принцессы ей довелось проделать большой путь.
Потом, вероятно в отместку за данное Чарльзом интервью, в котором он утверждал, что «сохранял верность жене и вел себя по отношению к ней честно», 20 ноября 1995 года (случайно или нет, в день 48-летия свадьбы королевы с принцем Филиппом) Диана устроила представление, впоследствии вошедшее в анналы королевских легенд. Трагически глядя в объектив глазами, под которыми залегли черные круги, она поведала нации «правду» о своем браке – или, по крайней мере, собственную ее версию – и выдала запомнившуюся всем фразу: «В этом браке нас было трое, как-то тесновато». Но при этом, конечно же, напрочь упустила из виду тот факт, что из-за ее собственных любовников плотность населения в нем возросла еще больше.
Диана также говорила, что Чарльз не годится на роль короля: «Не знаю, сможет ли он когда-либо к ней приспособиться». И даже пыталась узурпировать функции Ее Величества, заявляя, что ей хотелось бы быть «королевой человеческих сердец». Если бы монархия была демократическим институтом, Диану в тот вечер избрали бы его главой, а королеву отправили бы в отставку и выставили из Балморала вместе со всеми ее корги.
В 1996 году Чарльз и Диана, вполне предсказуемо, развелись, и королева явно испытала облегчение, полагая, что мука закончилась. Но это оказалось ошибкой. Все так же искусно манипулируя средствами массовой информации, Диана ухватилась за Тони Блэра и стала чем-то вроде «лица» его предвыборной кампании, что побудило его объявить ее «народной принцессой».
Королева, вероятно, даже это восприняла с чувством юмора – став в 1997 году премьер-министром, Тони Блэр очень похоже копировал, как Ее Величество его отчитывала: «Теперь, Блэр, больше никакого вздора о принцессе, королева народа – я».
Хотя Диана крутила романы практически на глазах у публики, ей по-прежнему разрешалось жить в Кенсингтонском дворце, в доказательство того, что Ее Величество, как бывшая свекровь, ведет себя по отношению к ней в высшей степени терпимо. В 1997 году выбор принцессой нового бойфренда стал настоящим вызовом для британского истеблишмента. Им стал Доди аль-Файед, сын бизнесмена Мохаммеда аль-Файеда, владельца знаменитого лондонского торгового центра «Хэрродс» и парижского отеля «Ритц». Господин аль-Файед, выходец из Египта, в течение долгого времени был занозой в глазу правящей элиты. В 1994 году он спровоцировал правительственный кризис, поведав о том, что ему доводилось платить некоторым депутатам за то, что они поднимали в Парламенте нужные ему вопросы. Потом он принимал активное участие в кампании по отделению Шотландии от Англии, утверждая, что «Вам пора проснуться и отгородиться от англичан с их ужасными политиками… А когда вы, шотландцы, вновь обретете свободу, я готов стать вашим президентом».
В конце августа 1997 года Диана отправилась с Доди в Париж. Остановились они в «Ритце». Ее по-прежнему безжалостно преследовали папарацци. Предполагается, что глава службы безопасности «Ритца» Анри Поль разогнался на улицах города до скорости в 200 километров в час именно для того, чтобы оторваться от преследователей, и в ночь на субботу 31 августа 1997 года врезался в столб неподалеку от моста Альма.
Известие об этой автокатастрофе застигло Ее Величество в Балморале, ее шотландской резиденции, и первая реакция королевы подвела монархию к краю пропасти.
Ее пресс-служба выпустила коротенькое заявление, по сути своей содержащее одни только факты: «Королева и принц Уэльский [Чарльз] глубоко потрясены и опечалены этим страшным известием». Согласен, здесь присутствуют два эпитета, но ведь остальные британцы после случившегося перенесли настоящий коллективный нервный шок. К Кенсингтонскому дворцу охапками несли цветы, скорбящие шли нескончаемым потоком, чтобы посмотреть на бывший дом Дианы в тишине, нарушаемой лишь их громкими всхлипываниями.
После того памятного дня 1997 года британцы избавились от репутации всегда сдержанной нации, никогда не показывающей своих эмоций, и превратились в величайших в мире плакальщиков. Ни одно ток-шоу на телевидении сегодня не обходится без слез. Благодаря несчастной Диане, нация, пережившая германские бомбежки 1940–1941 годов, теперь всхлипывает на публике от нахлынувших на нее эмоций каждый раз, когда ее сограждане выигрывают или проигрывают по телевизору очередной кулинарный конкурс.
Но тогда, в 1997 году, королева к рыдающей нации не присоединилась. Никаких других заявлений не последовало. Отправившись на следующий день в церковь, она не произнесла за упокой души Дианы молитвы, хотя на богослужении присутствовали Уильям и Гарри. Когда вся страна, казалось, ринулась в Лондон к Кенсингтонскому дворцу, она осталась в Шотландии. И даже отказалась приспустить флаг над Букингемским дворцом, потому как традиция запрещает приспускать флаг в ее отсутствие.
Тем временем, премьер-министр Тони Блэр извлекал из ситуации, привлекшей к себе внимание прессы, максимум выгод. Он произнес речь, в которой разделил боль тех, кто оплакивал Диану, «народную принцессу» – в отличие от «бессердечной королевы», что явно подразумевал подтекст его слов.
Газеты нагнетали эмоциональную обстановку, выплескивая на первых полосах заголовки вроде «ГДЕ НАША КОРОЛЕВА?» и «ПОКАЖИТЕ, ЧТО ВАМ НЕ ВСЕ РАВНО».
В головах у людей все больше назревал вывод, что «Секс Пистолс» были правы – королева не человек.
Это, конечно же, было не так. Да, она действительно не пустила слезу перед телекамерой. Но ведь ее родители, когда в 1940 году разбомбили Букингемский дворец, а сами они чуть не погибли, тоже ничего подобного не сделали. Елизавета II тоже, по большому счету, даже не поморщилась и не стала выступать на публике с волнительными заявлениями после того, как в 1981 году в нее стрелял сумасшедший. Королевской фамилии положено придерживаться определенных стандартов невозмутимости (а может, она сама лишь так думает по душевной простоте).
Пока средства массовой информации, народ и Тони Блэр впадали в истерику, Ее Величество, по сути, из кожи вон лезла, чтобы защитить и утешить Уильяма с Гарри. Покидать Шотландию отказалась как раз потому, что хотела отгородить мальчиков от внимания журналистов, немало поспособствовавших смерти их матери. А если бы Ее Величество спешно ринулась в Лондон и присоединилась к нации, оплакивавшей принцессу, газеты обвинили бы ее в том, что она бросила внуков на произвол судьбы. Так что выиграть в этой борьбе она не могла в принципе.
В конце концов, общественное мнение (и в особенности травля в прессе) в своей истеричности достигло такого накала, что Ее Величеству пришлось уступить. Она вернулась в Лондон, отдала Диане дань уважения, стоя над ее гробом, и даже согласилась приспустить государственный флаг над Букингемским дворцом – впервые за всю историю.
