– Я бы не пришла, если бы знала, что меня тут прижигать будут!
– Но это же так… магически. Ты у нас любишь магию, правда?
– Мне не испуг надо убирать, а ту фигню, которая у меня дома происходит! Мы уходим!
– Это просто игра твоего воображения. Если мы сейчас уйдём, нам придётся заплатить за полный приём. Ты хочешь, чтобы деньги впустую пропали?
Последний довод показался Нюсики убедительным. Отдав деньги, она непременно хотела получить что-то взамен, даже если этим «чем-то» будут следы ожогов.
Процедура прижигания сорока точек на теле Анастасии заняла целый час, потому что после каждого касания тлеющим чиликом ей требовалось не меньше минуты, чтобы откричаться и собраться с духом для следующего захода. К концу сеанса все трое изрядно устали, хотя Алтай получил моральное удовлетворение от вида Нюсики, так извивающейся на стуле, что, удумай она подобным же образом двигаться во время своих попыток похудеть или соблазнить Алтая, непременно добилась бы успеха. Вся пачка носовых платков ушла на вытирание слёз. «Кошачьи глаза» равномерно расползлись по всему Нюсикиному лицу, ресницы на правом глазу отклеились и встали вертикально. Наконец Кямиль отпустил Нюсики, всю в горошинах ожогов, и, принимая у Алтая деньги, сказал:
– Может быть, понадобится ещё сеанс, случай тяжёлый. У неё испуг по всему телу сидит.
Никак иначе, боль обострила лингвистические способности Нюсики, потому что эту фразу она поняла.
– Хера с два я ещё сюда приду! – крикнула она. Алтай поспешно выволок её из дома чилдагчи, после чего они поругались, и Алтай сбежал к себе, а Нюсики под начавшимся дождём потопала к автобусной остановке.
Выпив чаю с булочкой, отогревшись и успокоившись, она выбрала наиболее живописное место на своём теле, сфотографировала отметины чилика и поделилась этой красотой в Instagram, не забыв о тексте: «Так прошел мой день. Мой любимый мужчина обо мне заботиться. А у вас как дела мои хорошие?» Пост вызвал волну негодования и получил рекордное количество комментариев, суть которых сводилась к тому, что мужчина не имеет права тушить сигареты о священную плоть своей подруги и что Нюсики следует немедленно бросить негодяя и обратиться в полицию. Получив дюжину таких советов от разных людей, Нюсики вдруг поняла, что сделала что-то не то, и приписала к тексту пояснение о чилдаге, но его уже никто не прочитал. С тех пор среди её знакомых за Алтаем укрепилась слава абьюзера.
Конечно, Алтай об этом так никогда и не узнал, а если бы и узнал, то счёл бы такую славу гораздо менее компрометирующей, чем слава жениха Анастасии.
Довольный своей маленькой местью за кривой приворот, он шёл домой, посмеиваясь. Осталось последнее дело – разобрать пол в нежилой комнате и отыскать чёртов клад. Самым сложным оказалось разобрать книги: Алтай просто не смог заставить себя вынести их, не глядя, и, каждый раз, наткнувшись в куче книг на любимую, терял по полчаса, перечитывая её со случайно открытой страницы, и так несколько раз. Только когда день начал гаснуть и стало слишком темно для чтения – а единственная лампочка давно перегорела – Алтай расчистил часть комнаты от книг и приступил к поискам.
Вечно царившая здесь сырость изжевала доски пола, дух плесени в этой части дома был настойчивее, чем где бы то ни было; Алтай чихал и морщился от летящей во все стороны древесной крошки, пока не добрался до плотно утрамбованной, давно не видевшей солнца, не дышавшей свежим ветром земли. В земле разлагались корни, которым стало некого питать. Эта земля должна быть очень плодородной, подумал вдруг Алтай. Ещё он подумал, что не стоило вырубать целое дерево ради постройки, пригодной лишь для хранения никем не читаемых книг. А ещё – что это удивительно, как один и тот же запах человеком воспринимается по-разному в зависимости от места и обстоятельств: в детстве он любил аромат земли, напоминавший лес, засеянные поля и деревню, позже тот же запах стал ассоциироваться у него с могилами и смертью, а вот теперь… он был готов думать о чём угодно, только не о том, что золота и здесь не окажется.
Несколько раз из тайных катакомб под полом выныривали недоумевающие крысы, принимались метаться среди книжных столбов, ослеплённые светом фонаря, пока Алтай не открыл для них дверь во двор. Сам он выходил только раз – покурить. Болели руки, болела спина, помимо того его не покидало ноющее, неприятное чувство, какое бывает, когда понимаешь, что с тобой произошло нечто непоправимое, грустное, но не можешь вспомнить, что именно. Словно он нашёл кого-то важного – и сразу потерял.
Скоро к усталости присоединился холод, вгрызающийся прямо в кости. «Если я покопаю ещё немного – внешняя стена рухнет», – подумал Алтай. Как у молочного зуба нет корней, у одноэтажной хибары не было фундамента. Алтай ткнул в землю лопатой ещё пару раз и вдруг встретил серьёзное сопротивление. Он ударил ещё раз – сомнений быть не могло, лопата упёрлась во что-то твёрдое. Либо это был камень, либо…
Мгновенно взмокнув от волнения, Алтай начал расчищать твёрдую поверхность, и скоро стало ясно, что откапывает он самый настоящий ларь, деревянный, плохо сохранившийся, но увесистый. Алтай с грохотом отбросил лопату, сбив здоровенную стопку сочинений Бальзака, и исполнил дикий танец победы, аккомпанируя себе бессвязными возгласами. Успокоившись, он не без усилия поднял ларь из ямы и снял разваливающуюся крышку.
Тусклый блеск золотых монет и драгоценностей показался Алтаю прекраснее сияния звёзд в небе над высокими горами. Таким и должно быть завершение любой страшной сказки, в которой протагонисту приходится пережить множество ужасных испытаний, в итоге приводящих его к вознаграждению. Подавив искушение прямо здесь, в грязи и темноте, начать рассматривать сокровища, Алтай перенёс ларь в жилую часть дома и, усевшись с ним прямо на пол, приступил к методичному разбору.
Большую часть клада, как и следовало ожидать, составляли николаевские червонцы, потускневшие, но весьма недурно сохранившиеся. Их насчиталось девять сотен – старинный род, к которому Алтай принадлежал, был не только знатным, но и небедным. Помимо монет, прекрасных, однако не слишком интересных, в сундучке обнаружились золотые ювелирные изделия, которые Алтай раскладывал вокруг себя с особенным чувством – то была словно давно утерянная и неожиданно вновь обретённая связь с женщинами его семьи. Мысль о том, что всё это придётся продать, была невыносима. Драгоценности, нравившиеся ему сильнее остальных, он откладывал в сторону, чтобы продать в последнюю очередь, если его надежды не оправдаются и клад не потянет на миллион. Алтай не имел ни малейшего представления о ценах на антиквариат и золото.
Больше всего его поразил золотой гребень для волос, выполненный в стиле ар-нуво, – прихотливо изогнутые побеги с крупными листьями и выложенные мелким жемчугом соцветия-зонтики, напоминающие болиголов. Не сразу Алтай понял, почему представил себе этот гребень в осенних волосах белокожей красавицы, но затем вспомнил картину Лейтона, настойчиво требовавшую его внимания в минувшие несколько дней, написанную в то же время, на которое пришёлся расцвет модерна, и ассоциация стала ему очевидна. Он принял твёрдое решение не продавать гребень, что бы там ни было, и спрятал его в ящик тумбочки, где хранились самые важные мелочи.
