Рустам отлепился от тонкой колонны и стал видимым, пальцем показывая на правую дверь – засов на ней был задвинут, никого не выпуская.
Марина отступила в сторону, держа пистолет наготове, а Ершов отпер дверь. Первой в комнату скользнула Исаева, стволом ПБ отводя целый ворох тончайших занавесок.
– Лейла?
– Кто здесь? – послышался испуганный почти детский голосок.
– Не бойся, – проворковала «Росита», – мы друзья Фазиля.
Из полутёмной комнаты, устланной коврами в три слоя, с кучей расшитых подушек, вырвался маленький вихрь в простеньком ситцевом платьице.
– Он жив?! – вскричала миниатюрная девушка, лицом напоминающая киношную Гюльчатай. – Где он? Где?
– Здесь, в общем-то.
В следующее мгновенье Исаева едва успела схватить Лейлу за руку.
– Стой! Успокойся сначала.
– Я… я не могу… – запричитала девушка, размазывая слёзы свободной рукой. – Анвар Толстяк долго бил его, а потом… А потом он брал из мангала угольки и выкладывал Фазилю на спину. Фазиль корчился от боли, а эта жирная скотина улыбалась и пускала слюни! Ненавижу его! Ненавижу просто!
– Тише, не кричи так, – строго сказала Марина, прикрывая собой мёртвого охранника. – Анвар никого больше не будет мучить. Сколько бойцов в доме, в общем-то?
– Че-четверо. Пятёрку Курбаши отец услал в райцентр… – Лейла запнулась, а её чёрные глаза распахнулись, наливаясь страхом. – А вы не убьёте… папу?
– Нет, успокойся. Ступай во двор, Фазиль там.
Сделав знак Ершову, Исаева поднесла к губам тангетку рации и вызвала Сунната:
– Первый – пятому: ждём.
Григорий мягко толкнул дверь левой комнаты и скрылся за толстой створкой. Некоторое время ничего не было слышно, а потом на айван шагнул упитанный мужчина с губастым ртом и глазами навыкате. Пугливо озираясь и поправляя наброшенный пиджак, он выдавил сиплое:
– А в чём дело, товарищи?
– Вы задержаны, в общем-то, – объяснила Марина с холодком. – Завтра к вечеру вас доставят… м-м… в одно место и вежливо расспросят – о взятках, о нетрудовых доходах, о покалеченных колхозниках…
Карим-ака побледнел в прозелень.
– Я… – выдавил он. – Я…
– Пристрелить бы вас, – задумчиво проговорила Исаева, – но Лейлу жалко, в общем-то. Рустам, едешь с Суннатом. Вызовешь вертолёт и передашь «языка».
– Слушаюсь, – серьёзно ответил Рахимов. – А вы?
– А мы на «Волге».
Проводив глазами Рустама, влекущего безвольного Насриддинова, девушка погасила свет, бездумно погладила ладонью глубоко врезанный узор на тонкой гранёной колонне. Внизу скорчился Кизил-Палван, забывшись в беспокойном сне. Его пыльная улочка кривилась, расходясь трещиной, – она будто разламывала, как лепёшку, погружённый во тьму кишлак, едва отмеченный слабыми огоньками.
«Пригнать бы сюда технику да пройтись бульдозерами вдоль и поперёк, снося дувалы, – подумала Марина. – Протянуть широкие, прямые и чистые улицы, застроить их нормальными домами, с просторными и светлыми комнатами, высадить деревья… Получится опрятный посёлочек, где хочется жить и работать! Вот только люди останутся прежними, готовыми на предательство и подлость… Ну или на подвиг и любовь!»
– Лейла! – позвала она. – Собирай свои вещи, мы уезжаем!
– Сейчас! – прозвенел счастливый голосок. – Бегу уже!
⁂
– Есть на ночь вредно для здоровья, – наставительно сказал Суннат, накладывая полную тарелку плова.
– Тебе не агрономом надо работать, а шеф-поваром! – ухмыльнулся Ершов, расправляясь со второй порцией.
Джураев самодовольно улыбнулся, выбрасывая головку чеснока – своё она отработала, придала влекущего аромата.
Марина на секундочку перестала жевать и прислушалась. Стрёкот вертолёта ещё можно было разобрать, а если поднапрячь глаза, то и слабый огонёк проблескового маячка становился виден, теряясь между мутных звёзд.
Рустам выключил генератор, и надоедливый монотонный стук больше не скрадывал очарования южной ночи. Большой костёр, разожжённый между домиком и контейнером, набрасывал дрожащий свет на лица людей, уминавших плов. Огонь метался под слабым ветерком, то нагоняя смутные тени, то возгораясь ярким сполохом, и тогда начинали играть блики на фарах «уазика» или на хромированном бампере «Волги».
Лейла жалась к Фазилю, держа его за руку и хихикая совершенно по-девчоночьи, а под навесом грудой были сложены тюки с «приданым».
Марина даже позавидовала невесте Юсупова-младшего. Лейла только-только начинает свой путь по жизни, а у неё уже есть верный спутник. Ни она, ни он не знают, что с ними станется завтра, да и какое им дело до туманного будущего, если они вместе, и день сегодняшний прекрасен?
Пахнуло табаком – это Ершов пришатнулся и сказал вполголоса:
– Нам обещали «Ми‐8» завтра к обеду.
– Ну и отлично, – кивнула Исаева.
– Мы с Рустамом съездим пока к дому Карима – там прибраться надо…
– Надо, в общем-то, – согласилась Марина и поманила Григория. Тот склонился, готовясь услышать вводную, не предназначенную для посторонних ушей, а девушка подалась навстречу и поцеловала его в уголок рта, губами касаясь небритой щеки.
Ершов выпрямился в полнейшем ошеломлении, развернулся и чуть не сшиб столб навеса, а Исаева, пригасив мягкую улыбку, уставилась в звёздное небо, куда, крутясь, вспыхивая и догорая, уносились искры костра.
Глава 6
Среда, 14 мая 1975 года, день
Первомайск, улица Машиностроительная
– Свешайте вырезки, где-то с полкило, – сказал я, отвлекаясь на тупые удары мясницких секир, славшие пугливое эхо.
Звероподобный продавец, заросший жёстким курчавым волосом, свешал.
– С вас рубль сорок, – вежливо сказал он, двумя толстыми пальцами, как клещами, ухватывая мою трёшку. – Ага… Ваши рубль шестьдесят. Кушайте на здоровье!
– Спасибо.
Покидать прохладные своды старинного павильона не хотелось. Замедляя шаг, я прошёлся между оцинкованными столами, заваленными грудинками да филеями, и выбрался на солнце.
Середина мая на Украине – это уже, считай, лето. Жарень! Ложишься на траву, чуя под собой прогретую землю, и кажется, что слышишь, как прорастают корешки, вытягивая из почвы животворные соки. Зелёными струйками по щербатым горячим камням стекают шустрые ящерки, а неугомонные мальчишки суют в зловещие паучьи норки пластилиновые шарики на ниточках. Громадные мохнатые тарантулы злобно впиваются в приманку – и их выуживают на свет…
Я выудил из сумки вчерашнюю газету и разморённо помахал ею, как кокотка веером. «Ох, лето красное! Любил бы я тебя! Когда б не зной…» Золотые слова! Ну, по крайней мере, цветочное благоухание забило напрочь тяжеловатый запах парного мяса.
