– Чур, моя – верхняя! – сказала Настя и вместе с мамой стала глядеть в окно, за которым мялся отец. Его уже затянула большая, важная работа, обещавшая борьбу и победы, разочарования и успехи, но даже неудача в великом деле осеняет драгоценным чувством сопричастности.
Тепловоз нетерпеливо дёрнул состав, спеша отправиться, и в вагоне зашумели – провожающие бочком потянулись к выходу, тесня припоздавших пассажиров. Вот протащилась пыхтящая тётка, буквально обвешанная сумками и авоськами. За ней проследовал дед в затёрханном пиджачке, все углы цепляя своим громадным чемоданом, куда пара внучек влезла бы свободно.
– Папка, пока! – заверещала Настя, подпрыгивая. – Пока!
Поезд тронулся, и отец зашагал по перрону, махая рукой и старательно улыбаясь. Отстал. Мама вздохнула, но сразу же засуетилась – надо же детей спатки уложить!
Я быстро раскатал матрас и стал смотреть за окно, провожая вечернюю Москву. Лампочки в вагоне горели вполнакала, но и этого хватило, чтобы густая сумеречная синева выглядела ночной чернотой.
Впотьмах проплывали дома, вдоль и поперёк простроченные нажелто освещёнными окнами, на переездах калились фонари и сверлили воздух звоночки у шлагбаумов. Московские окраины незаметно сменились промзоной, дачами и пригородами.
Непроглядного тёмного пространства становилось всё больше, оно распахивалось всё дальше, лишь изредка взблёскивая редкими огонёчками. Широка страна моя родная…
Глава 10
Среда, 3 сентября 1975 года, утро
Первомайский район, Чаусово
Лето одолело перевал – и спадало помаленьку, катясь к жёлтому унынию. Жизнь плодилась и размножалась с прежним неистовством, но травы увяли под жарким солнцем, а выгоревшая степь порыжела, побурела, белея седыми разливами ковыля.
Ещё на той неделе малышня с первобытным восторгом штурмовала пляжи или брала в осаду карусель, в счастливом неведении полагая, что до скучной учёбы ещё целая вечность – аж три беззаботных дня!
Я и сам поддавался жарким веяниям «дольче фар ниенте»
[72], бессовестно приватизируя «ижак» и вывозя маму с Настей на далёкие чистые – и безлюдные берега. Лежал разморённый, будто распятый на горячем песке, любовался обеими прелестницами в крошечных бикини… Красота!
Хорошо хоть, папа часто названивал – и будто подталкивал меня: нечего валяться зря! Иди трудись! Отрабатывай полставки! И под вечер, когда спадала жара, я заводил свой маломощный комп, творя программы «на вырост». Через год, когда в Зеленограде выпустят новый микропроцессор, софт для него будет уже готов. Глядишь, и «Коминтерн‐2» в серию пустят, а там и до мировой Сети недалеко…
…Прилетевшая картофелина угодила мне в шею, мигом выбивая посторонние мысли. Я оглянулся на бортовой «газон» с кузовом, полным картошки. На куче корнеплодов расселся Изя.
– Цель поражена! – жизнерадостно доложил он и отдал честь.
– К пустой голове руку не прикладывают! – крикнул ему Жека, подтягивая ведро с картошкой.
Я прицелился и запустил ответку, но вёрткий Динавицер ловко отразил бульбочку пустым ведром. На краткий жалобный звон тут же обернулась Циля Наумовна.
– А ну не кидаться! – грозно одёрнула она великовозрастных шалунов. – Что ещё за новости?
Набрав полное ведро, я потащил его, по пути подхватывая ещё одно – близняшки собирали «картоплю» вдвоём, присев на корточки у рядка.
– Спасибо, спасибо! – воскликнула Маша. – Ты лучший друг!
Светланка лишь улыбнулась, но тут же, уловив мой взгляд, скользнувший по её ножкам, обтянутым трениками, засмеялась, ещё изящней прогибая спину.
Возводя очи горе, я поплёлся по разворошённой земле, слыша довольное хихиканье за спиной и чувствуя, как теплеют уши, наливаясь краской.
Пашка Почтарь опередил меня, на ходу вскидывая цинковое ведро. Изя подхватил его, роняя пару картошин.
– Эй, проклятый расхититель социалистической собственности! Аккуратнее!
– Да оно само!
Ведро своё я доверил Зенкову, а второе, кряхтя, опорожнил собственноручно, хотя плечи и побаливали после вчерашнего – натаскался. Приняв пустую тару от Жеки, пошагал обратно, оглядывая колхозное поле. Оно тянулось до лесополосы вдалеке, замыкавшей деляну. Повсюду на рядках копошились городские – школьники и студенты, работяги с «Фрегата» и солдатики. Колхозники рулили сельхозтехникой…
«Урожай подкрался незаметно!» – усмехнулся я про себя. Громыхая прицепом-картофелекопалкой, развернулся синий «Беларусь». Молодой тракторист в белой кепке с оранжевым козырьком живо заинтересовался нашими девчонками, но те, роясь в земле, отвечали ему холодной надменностью, как истые дочери августейших особ, случайно пересёкшиеся с дворцовым конюхом.
Отчаявшись, парубок дёрнул рычаг, и картофелекопалка забренчала, залязгала, вгрызаясь в почву – клубни так и сыпались.
– Ми-иша-а!
Узнав Инкин голосок, я заулыбался и пошагал на зов. Удивительно, но Инна пополняла закрома Родины на пару с Ритой. Две грации в обтягивающих трико и футболках стояли рядышком, болтая о своём, о девичьем. Обе ходили в пыльных кедах, но эта суровая деталь нисколько не сбавляла градус их прелести. И Дворская, и Сулима накинули на плечи лёгкие курточки-ветровки, защищаясь не столько от прохладного ветра, сколько от нескромных взглядов.
– Ах, Мишечка, – нежно улыбаясь, запела Рита, – наши вёдра полны, но мы так слабы, нам так нужен мужчина!
– Да, Мишенька! – интимно выдохнула Инна.
Мой мозг, уловив озорной подтекст, отдал приказ вегетативке – щёки стали замётываться румянцем.
– Спелись, коварные? – пробурчал я, досадуя на основной инстинкт.
– Да ты что?! – театрально всполошилась Хорошистка.
– Мы и слов таких не знаем! – Сулима распахнула невинные глаза. Она закинула руки за голову и потянулась. Полы курточки разошлись – и я трусливо отвёл глаза, не досмотрев. Молча оставив сладкой парочке пустые вёдра близняшек, я резко вцепился в полные и понёс, сжимая зубы.
Просто мучение какое-то! Или это так свежий воздух на девчонок действует? По одному передал свой груз Изе. Тот высыпал картошку и вернул мне пустые вёдра.
– Шевелёвы тебя уже заждались! – прокомментировал он и тут же заголосил: – Алька! Шустрее давай!
– Ой щас получишь! – донеслось в ответ.
Близняшки не теряли времени даром – собрали картофель в кучку. В горку.
– Не уходи, не уходи! – заспешила Маша, обеими руками наполняя ведро – картошка звонко погрюкала по оцинкованному днищу и стала сыпаться с глухим стуком и коротким дребезгом.
– Всё! – сказала Светлана. – Неси!
И я понёс. Так и таскал до самого обеда, помогая то Альбинке с Тимошей, то близняшкам, то грациям моим. К полудню руки стали как чужие, картофель рябил у меня в глазах; его сырой, земляной дух, запахи пыли и скошенной травы забивали нос, а огромный мир клином сошёлся на грядках.
