Оба проходят налево. Через сцену пробегает Помощник режиссера и юркает за декорации. Рабочие проносят расписные ширмы. Загримированные статисты (в русских рубахах) и статистки (в платочках) выходят справа и слева и постепенно скрываются за декорациями. Помощник режиссера выбегает опять, в руке – огромный рупор.
Помощник режиссера. Господа, поторопитесь, поторопитесь! Все в ателье! Как только будут готовы Гарри и Марианна, мы начнем.
Люля (в платочке). Гарри давно уже готов. Он пьет пиво в кантине
[29]. (Уходит с остальными.)
Помощник режиссера. Он этим пивом испортит себе фигуру. (Двум замешкавшимся статистам.) Поторопитесь, господа!
Справа входит Марианна: резко загримированная, в папахе, револьвер за поясом, кожаная куртка, на папахе – звезда.
Помощник режиссера (к Марианне). Наконец-то!..
Марианна. Вы не видели… Тут был господин… с которым я приехала…
Помощник режиссера. Да что вы в самом деле!.. Ведь мы тут делом занимаемся, а не глупостями. Пожалуйте в ателье! (Он убегает. Слева входит Кузнецов.)
Марианна. Алек, тут такая суматоха… Мы так с тобой и не договоримся… Алек, ты передумал?
Кузнецов. Я вас сразу не узнал. Хороши! Желтая, лиловая.
Марианна. Ах, так нужно. На экране получается совсем иначе… Алек!
Кузнецов. И звезда на папахе. Кого это вы изображаете?
Марианна. Ты меня с ума сведешь!
Вбегает Помощник режиссера.
Помощник режиссера. Съемка начинается! Господи, да идите же! Ведь уже в субботу все это должно быть на экране. Марианна! (Орет в рупор прямо в нее.) На съемку!!
Марианна. Вы отвратительный грубиян. Алек, умоляю, подожди меня… Я сейчас…
Марианна и Помощник режиссера уходят. Слева появляется Таубендорф: он с приклеенной бородой, в русской рубахе и картузе.
Таубендорф. Ну вот я и готов.
Кузнецов. Хорош, хорош. Там, кажется, уже началось. Ваш командир очень волнуется.
Таубендорф. Так всегда. Сперва будут бесконечные репетиции этой самой сцены восстания. Настоящая съемка начнется значительно позже. (Закуривает.) Алеша, мы обо всем поговорили? Больше ничего? (Говоря, прислоняется к стене, на которой большой плакат: «Rauchen verboten!»
[30] Продолжает курить.)
Кузнецов. Больше ничего. Остальное ты сам знаешь.
Таубендорф. Остальное?
Кузнецов. Да. Насчет Ольги Павловны. Ты заботься о ней, как и в прежние разы. Навещай ее изредка, да помогай ей, если что нужно.
Таубендорф. Алеша, я…
Кузнецов. Что с тобой?
Таубендорф (очень сильно волнуясь). Дело в том…
Кузнецов. Валяй.
Таубендорф. Алеша, умоляю тебя, я хочу с тобой! Слышишь, я хочу с тобой! Тут я пропаду…
За сценой жужжанье юпитеров, затем голос Помощника режиссера в рупор.
Голос в рупор за сценой. Господа, вы в России! На площади! Идет восстание! Группа первая машет флагами! Группа вторая бежит от баррикады налево! Группа третья двигается вперед!
Кузнецов. Ты мне, брат, надоел. Я тебе уже все сказал.
Таубендорф. Я не смею спорить с тобой. Ты как, уходишь сейчас? Я тебя еще увижу?
Голос в рупор за сценой. Ахтунг!
[31]
Кузнецов. Нет, не думаю. Эти последние несколько дней у меня будет мало досуга. К Ольге Павловне зайду ненадолго сегодня, а потом уже только в субботу перед отъездом. Я хотел тебя еще спросить: ты что – будешь продолжать служить в кабаке?
Таубендорф. Да нет. Он завтра закрывается. И съемка сегодня тоже последняя. Я уж что-нибудь найду.
Кузнецов. Ну-с, по-немецки – орех, по-гречески – надежда, – давай простимся. (Целуются.)
Таубендорф. Храни тебя Господь…
Когда Таубендорф уходит из двери, Кузнецов выхватывает браунинг и целится в него.
Кузнецов. Стой!
Таубендорф. Алеша, ведь могут увидеть. (Уходит.)
Кузнецов. Молодец… Не дрогнул… А ты, господин хороший, не подведи. (Обращается к револьверу, целится в публику.) Если что придется – не подведи. Детище мое, пистолетище… (Кладет его обратно в карман.)
Пробегает рабочий, уносит карту и балалайку. Кузнецов смотрит на часы. За сценой жужжанье ламп. Быстро входит Марианна. Скидывает папаху, встряхивает волосами.
Кузнецов. Марианна Сергеевна, я, к сожалению, должен уходить.
Марианна. Алек!
Кузнецов. Вы что, уже отыграли свою роль?
Марианна. Нет-нет… Я только сейчас начну. У меня сцена с героем. Но не в этом дело. Алек, ты все-таки решил в субботу ехать?
Кузнецов. Да.
Марианна. Я не могу этому поверить. Я не могу поверить, что ты меня оставишь. Слушай, Алек, слушай… Я брошу сцену. Я забуду свой талант. Я уеду с тобой. Увези меня куда-нибудь. Будем жить где-нибудь на юге, в Ницце… Твои глупые коммерческие дела подождут. Со мной происходит что-то ужасное. Я уже заказала платья, светлые, чудные, для юга… Я думала… Нет, ведь ты не уедешь от меня! Я буду тебя ласкать. Ты ведь знаешь, как я умею ласкать. У нас будет вилла, полная цветов. Мы будем так счастливы… Ты увидишь…
Голос в рупор за сценой. Все назад, все назад! Ни к черту не годится! Слушать: когда я скажу «раз!» – группа первая поднимается. Когда скажу «два!» – группа вторая бежит влево. Смирно! Ахтунг!
Кузнецов. Мне было приятно с вами. Но теперь я уезжаю.
Марианна. Алек, да что ж это такое!
Голос в рупор за сценой. Раз!
Кузнецов. Я, кажется, никогда не давал вам повода думать, что наша связь может быть долгой. Я очень занятой человек. По правде сказать, у меня нет даже времени говорить, что я занятой человек.
Марианна. Ах, ты, значит, вот как…
Кузнецов. Полагаю, что вы понимаете меня. Я не ваш первый любовник и не последний. Мелькнули ваши ноги, мне было с вами приятно, а ведь больше ничего и не требовалось.
Марианна. Ты, значит, вот как… Так позволь и мне сказать. С моей стороны это все было комедией. Я только играла роль. Ты мне только противен. Я сама бросаю тебя, а не ты меня. И вот еще… Я знаю, ты большевик, чекист, Бог знает что… Ты мне гадок!
