Однако есть ли альтернатива? Неужели никому не верить, не получив достаточно информации о том, что данная личность достойна доверия? И как тогда быть с дружбой? Как заводить друзей? Подвергать каждого потенциального друга предварительному изучению? Давать ему анкету «кандидата в друзья»? Просвечивать его биографию, заглядывая во все темные углы? Это же полная чушь! Бывают в жизни ситуации, когда нужно просто верить, безо всяких предварительных данных. Они, конечно, могут быть получены позднее, но сначала — доверие, вера в то, что человек может быть другом. Последующая информация прольет затем свет на этот предмет, но во главе угла — вера. Валентина могла служить доказательством тому, что этот путь чреват ошибками, но, с другой стороны, Аркан дал основания думать по-иному. Не глава ли фонда, которому, впрочем, он никогда не доверял, оказался его спасителем?
Если такова ситуация в человеческих взаимоотношениях, почему бы ее, извините, не экстраполировать на сферу божественного и священного? Томаш признал, что людям необходимо верить во что-то трансцендентальное, метафизическое. Иисус вполне мог быть человеком, но в умах тех, кто верит в Христа, как мама, он, несомненно, — Бог. И что плохого в том, если эта вера всегда помогала матери справляться с жизненными проблемами и быть лучше как личность? Не слишком ли жестоко будет лишить Иисуса его божественного статуса? Жизнь полна неопределенностей, неясностей и постоянных контактов с неизведанным. Как часто мы вынуждены принимать решения…
— Профессор Норонья?
— …не располагая всей полнотой информации. И не являются ли, в конце концов, эти «прыжки в неведомое» одной из базовых характеристик нашего существования? Кстати, сколько же таких прыжочков мы вынуждены делать всего лишь в течение одного дня? И что…
— Профессор Норонья?!
Возглас прервал глубокие раздумия Томаша, ковылявшего по больнице в автоматическом режиме. Глаза его строго следили за белым халатом госпожи Кошет (так пес следует за своим хозяином), мозг же успешно решал две задачи одновременно: давал команды ногам и разбирался с хитросплетениями веры. Начав с незатейливого разговора с мамой, вышел на вселенскую проблему взаимоотношений между верой, в первую очередь наивной, и тем, что было «накопано» о личности Иисуса-человека.
— Да, слушаю?
— Мы уже пришли в отделение хирургии, — объяснила потревожившая его «философский сон» доктор Кошет, указав на две двери справа. — Господин Аркан здесь, в предоперационной.
Двери находились рядом, и их можно было открывать сразу обе, как в давних фильмах про «салуны» на Диком Западе. Пациент вошел в палату и увидел носилки на колесиках, установленные в середине помещения. Над ними высилась капельница, длинная тонкая трубка которой уходила куда-то под простыню. В углу предоперационной сидели два фельдшера и вполголоса разговаривали.
Томаш подошел поближе и увидел возвышавшееся над простынями лоснившееся лицо Арпада Аркана, оживившееся, как только он заметил посетителя.
— Shalom! — поприветствовал Томаша президент фонда, едва улыбнувшись. — Рад видеть вас в добром здравии!
— Shalom! — ответил португалец, пожав осторожно слабую руку израильтянина. — Какое, однако, замечательное слово! Самое красивое из всех! Недаром спасло нам жизнь в последний момент, да?
— Это не слово нас спасло, а ваш ум, профессор Норонья, — он даже постучал пальцем по лбу для убедительности.
— Никакой бы ум не помог, если бы не ваше счастливое вмешательство, когда этот зверь пытался мне отрезать палец, — возразил, в свою очередь, историк, пожав еще раз, теперь уже чуть сильнее, руку Аркана в знак признательности. — Вы чрезвычайно смелый человек!
— Да в тех обстоятельствах любой поступил бы так же!
— Не скажите!
Глава фонда неожиданно рассмеялся, да так жизнерадостно, что его нельзя было не поддержать.
— Давайте-ка прекратим этот сеанс взаимного восхваления! А то еще стошнит от приторности! — воскликнул господин президент. — Главное, что мы выбрались живыми!
— Безусловно. Там, внутри, когда я подошел к вам после тех двух выстрелов, подумал, что вы уже нас покинули.
Собеседник тихо рассмеялся.
— Как видите, восстал из могилы!
— Точно настоящий Христос!
Арпад Аркан бросил взгляд на входную дверь предоперационной, где осталась доктор Кошет. Наступила короткая пауза. Томаш выжидательно посмотрел на главу фонда: пора бы приступать к делу, объяснить, зачем был вызван.
— Не знаю, говорила ли вам доктор, но совсем скоро меня начнут оперировать, — начал свой рассказ израильтянин. — Процедура будет непростая, так как одна из пуль застряла в моем легком. Конечно, любезнейшая Лесли утверждает, что ничего сложного в этой операции нет и ни в коем случае не стоит волноваться. Но я уже давно живу на белом свете, меня на мякине не проведешь. Опять же хорошо знаю эту породу — врачей: сначала они тебе говорят, что все пустяки и сплошная ерунда, а потом выясняется, что ты чудом выкарабкался. Поэтому я давно предпочитаю готовить себя к любому исходу. Вот почему попросил вас сюда прийти.
Он замолчал на пару секунд, словно выбирал наилучший подход к сути волновавшей его проблемы.
— А в чем, собственно, дело?
— А дело в том, — глубоко и печально вздохнул Аркан, — что я могу выехать из операционной, скажем, не совсем живым…
— Да нет, ну что вы?! — запротестовал историк. — Все пройдет успешно! Уж если вы выжили после двух выстрелов в спину, то уж какая-то там операция не Бог весть какой сложности! Знаете, что я вам скажу? Через каких-нибудь две недели мы встретимся с вами в Старом городе, чтобы выпить за ваше здоровье! Мать моя попросила, чтобы я поставил свечку в Храме Гроба Господня, и вы составите мне компанию.
Президент поднял правую руку, попросив тем самым Томаша, чтобы он его не перебивал.
— В общем-то, я тоже надеюсь, что все завершится хорошо, — подчеркнул он. — А этот разговор… так, на всякий случай — вдруг Господь решит по-иному распорядиться. Я много размышлял и даже посоветовался с некоторыми членами совета мудрецов, которые вчера меня навещали, поговорил с профессором Хаммансом. Итак, если все-таки со мной что-то случится, я бы хотел, чтобы вы взяли на себя руководство «Проектом Иешуа». Вы мне кажетесь человеком, вполне способным добиться успеха в этом деле. В важнейшем проекте, от которого, возможно, зависит дело мира!
Услышав последние фразы, португалец с большим трудом удержал на лице маску спокойствия и невозмутимости. Он повернул голову к двери и переглянулся с врачом, пытаясь определить, что именно и в какой степени могло быть изложено господину Аркану о событиях того бурного дня. Профессор не сомневался, что, учитывая состояние президента фонда после шока, вызванного пулевыми ранениями, ему вряд ли доложили со всеми нюансами о баталиях в Святая святых.
— Но я… в общем-то… — мямлил Томаш, не соображая, что ответить. — Конечно, это для меня большая честь и… безусловно, я хотел бы его принять. Но дело в том, что я не уверен, можно ли… как сказать? — возможно ли, в принципе, продолжить этот проект.
