— Извините, но я не понимаю, как можно при помощи всего лишь анализа текста определить, что в нем правда, а что — нет, тем более в Библии. Сколько бы ни было у вас критериев!..
— Прежде чем делать выводы, послушайте меня, — посоветовал историк. — Эти критерии эффективно действуют только при правильном применении. Итак, первое — это срок существования рукописи. Чем она старше, тем больше доверия к точности ее текста. Предполагается, что более древняя копия претерпела меньше искажений, чем та, что посвежее. Второй критерий — изобилие источников. Чем больше источников, независимых друг от друга, утверждают одно и то же, тем больше наша вера в подлинность данного факта. Но обязательно следует убедиться, что эти источники действительно независимы. Например, сведения, появляющиеся в Евангелиях от Луки и от Матфея, не могут считаться полученными из разных источников в силу того, что оба Евангелиста зачастую цитируют одну и ту же рукопись Q. Третий критерий — противоречивость. Как гласит латинское выражение: proclivi scriptioni praestat ardua, то есть более сложное чтение должно предпочитаться более простому. В нашем случае это значит, что чем противоречивее и путанее какая-то информация, тем больше веры в ее достоверность.
— Путаная информация? — удивилась Валентина. — А поподробнее можно?
— Разрешите привести вам пример из Нового Завета, — предложил Томаш. — Несколько Евангелий повествуют, что Иисус был крещен Иоанном Крестителем. Эта информация смущает, путает христиан, ведающих, что тот, кто крестит, должен быть духовно выше того, кого крестит. А тут нам показывают Иисуса в духовном подчинении у Иоанна. Как такое возможно, если Иисус — Сын Божий? Кроме того, крещение служило очищению человека от грехов. Если Иисус крестился, значит, и он грешен? А как такое может быть правдой, если он Сын Господа. Эта сцена крещения Иисуса настолько внешне противоречива, что очень высока вероятность того, что вряд ли авторы Евангелий стали бы ее придумывать. К чему им изобретать то, что ставит под вопрос превосходство и целомудрие Иисуса? Исходя из этого, историки полагают, что его крещение Иоанном действительно имело место. Это исторический факт, ибо никакому Евангелисту не пришло бы в голову придумывать такую сомнительную историю.
— Вот как… Теперь мне понятно.
— Четвертый критерий — это контекст. Соответствуют ли эпохе те или иные сведения, приведенные в Евангелии? А пятый — это сама неотъемлемая структура текста, то есть стиль повествования, используемая лексика и даже богословские тенденции самого автора. Если в каком-нибудь отрывке появляются вдруг слова, которые не используются более нигде, велика вероятность того, что речь идет о приписке, сделанной копиистом. Но внимание: эти критерии не должны применяться слепо, потому что случается, что в каком-либо более древнем тексте устранены те или иные противоречивые моменты или добавлены выдуманные эпизоды. Тогда мы приходим к выводу, что имеем дело с копией худшего качества по сравнению с более поздним текстом. Короче, надо все взвешивать.
Итальянка кивнула в знак согласия.
— Да-да, это воистину труд следователя, — заметила она. — И, тем не менее, к чему вы это рассказываете?
— К тому, чтобы перейти к художественным выдумкам Нового Завета, — сделал паузу ученый, нагнетая драматический эффект. — Как история с прелюбодейкой, например.
Валентина чуть не подпрыгнула на стуле.
— Да-да! Вы мне обещали привести доказательства тому, что эта история — подлог. И где же они, предъявите?!
Историк бросил в ее сторону многозначительный взгляд.
— И этот случай не единственный. Есть и другие.
— Какие же?
Томаш глубоко вздохнул от нахлынувшей вдруг усталости. Целых полчаса он разжевывал итальянской следовательнице элементарные сведения о рукописях Библии, но самое трудное было еще впереди. И, на его взгляд, самое тяжелое для восприятия, потому что затрагивает существеннейшие элементы христианского богословия. Ученый постучал пальцами по столу, не решаясь поднять глаза на свою собеседницу. Наконец, он собрался с духом и ответил на вопрос.
— История с воскрешением Иисуса, например.
— С воскрешением Иисуса? — спросила настороженно Валентина. — Это же как?
Он все-таки поднял глаза.
— Это еще один подлог.
XI
Газон парка «Dubh Linn Gardens» накрыла ночная изморозь, принесенная влажным туманом, но Пэдди Мак-Грас совершенно не обращал внимания на эти мелкие неудобства. И стоило ли ему еще и из-за этого расстраиваться? Ему, 52-летнему мужчине, потерявшему работу, брошенному женой и считавшему себя самым несчастным человеком на свете.
Он растянулся на зеленом ковре, подняв вверх бутылку виски; треть живительной влаги карамельного цвета еще оставалась, а значит, будет ему в чем утопить воспоминания о жутких неприятностях закончившегося года.
«And it’s all far me grog, me jolly jolly grog»
[20], — напевал он тихонько. — «All far me beer and tobacco. Well I’ve spent all me tin with the ladies drinking gin…»
[21].
Виски делало его счастливым хоть на пару часов или по крайней мере помогало забыться на какое-то время. Не мешкая, он сделал еще глоток и снова замурлыкал песенку, что в молодости вдохновляла на многие безумства. Пэдди потратил почти тридцать лет своей жизни на чиновничью работу. Тридцать лет! И вдруг наступил кризис, первыми пострадали банки, правительство профинансировало их, бюджетный дефицит подпрыгнул, прибежал МВФ
[22], и понеслось увольнение за увольнением. Он попал под гильотину сокращения штатов, и конец труду.
Если тебе за пятьдесят, кто тебя возьмет на работу? Почувствовав себя несчастным оборванцем, он топил свое горе в пивнушке Mulligan’s на углу рядом с домом. Приходил каждый вечер, шатаясь, домой, блевал иногда, и через пару-тройку месяцев жена, эта визгливая коза со змеиным языком (чудо природы), бросила его, вернувшись в свой Лимерик.
— Ведьма! — проворчал он автоматически при одной только мысли о ней. — Пусть отравится своим собственным ядом!..
А потом приперлись банковские и отобрали дом — ему нечем было платить за него.
— Не люди, а стервятники какие-то, эти суки банковские! — добавил он, уже и не соображая, с собой ли он разговаривает или кому-то жалуется. — Да накроет этих зверей их собственное дерьмо!..
Однако Пэдди догадывался, что, если кто и вляпался в дерьмо, так это он, оставшийся без дома и спавший под открытым небом. Вот уже четыре месяца «Dubh Linn Gardens» стал его широчайшей из кроватей. Он поднял голову вверх и огляделся. «Есть места и похуже», — подумал он, приглаживая спутанные волосы пятерней. Пусть парк и не лучшее место для сна, особенно в холодные и влажные зимние ночи, зато он красивый. Опять же, у него весьма престижные соседи: замок и библиотека. А главное, молчаливые, не жалующиеся. Да и ему, по сути, жаловаться не на что…
