Он начертал D-V-D на салфетке, вызвав некоторое удивление у Валентины.
— DVD? — переспросила она. — А где еще две буквы?
— В еврейском гласные не пишутся, — объяснил историк, — отсюда DAVID — это DVD. Он подписал под буквами цифры: значение D, или Далет, по-еврейски — четверка, а V, или Вав, — 6. А раз так, то D-V-D, они же — далет-вав-далет, или четыре + шесть + четыре. А в сумме сколько будет?
— Четырнадцать.
Томаш все равно записал исчисления на салфетке, обведя итоговые 14, и продемонстрировал результат собеседнице.
— То есть гематрия имени Давид равна четырнадцати, двойному совершенному числу. Именно по этой-то причине Матфей создал родословную Иисуса из трех групп по четырнадцать поколений. Евангелисту хотелось связать Иисуса и Давида кровными узами, выполнив, таким образом, божественное обещание, упомянутое во второй Книге Самуила. Впрочем, — он поднял палец, как при внезапном озарении, — любопытно вот еще что: в Новом Завете Иисуса постоянно именуют Сын Божий. А что значит это выражение?
Судя по лицу итальянки, ответ на этот вопрос знает каждый.
— Разве это не очевидно? Сын Божий значит, что Иисус — Бог-сын.
Историк улыбнулся и кивнул головой.
— Действительно, в настоящее время принято воспринимать это выражение как знак того, что Иисус — Бог на Земле. Но изначально у него такой смысл отсутствовал. Чтобы узнать, какой же смысл вкладывали в это выражение прежде, обратимся к Псалтири. Говорит Давид в стихе 2:7: «Возвещу определение: Господь сказал Мне: Ты Сын Мой; Я ныне родил Тебя». То есть Давид, не претендуя на какой-либо божественный статус, представляется как Сын Божий. И что тогда делают Евангелисты? Называют Иисуса Сыном Божиим. Прибегая к этой формуле, они не утверждают, что Иисус — Бог или Бог-сын, как это воспринимается сейчас, а лишь подчеркивают, что он потомок Давида — условие, достаточное для претензий на трон Израиля. Вот в каком смысле Евангелисты называли Иисуса Сыном Божиим.
Пальцы Валентины выбивали по столу какой-то размеренный ритм, пока она делала для себя выводы из всего, что услышала.
— Это я поняла, но объясните же мне вот еще что: чего же добивался убийца, оставляя у тела жертвы эту загадку? Мне ничего в голову не приходит!..
Томаш посмотрел на нее с деланым изумлением.
— Как, вы еще не поняли? Наш дружок-убивец оставляет метки с намеками, где искать очередной подлог в Новом Завете.
По глазам итальянки было видно, чего ей стоило удержать раздражение.
— Madonna! — запротестовала она. — Опять у вас эти слова… неприятные. Что вы имеете в виду? Какие проблемы? Снова ошибки в Библии?
Перебирая пальцами ручку, португалец решал не столько что, сколько как сказать.
— Не то чтобы ошибки, — начал он неторопливо, как будто еще раздумывал над ответом, и снова осекся. — Знаете, чтобы объяснить вам глубинное значение проблемы, вызванной этой головоломкой, я должен буду сообщить нечто, что может вас шокировать.
Если бы у Валентины был ремень безопасности, она бы точно его сейчас надела. После всего, что ей уже довелось услышать, такое предостережение не вызывало приятных ожиданий.
— Говорите же.
Ученый погладил обложку Библии.
— Не существует текстов, написанных теми, кто знал бы Иисуса лично.
Итальянка сделала удивленные глаза.
— Как же так?! Ничего себе! А Евангелия от Марка, Луки, Матфея, Иоанна? Разве они не были свидетелями событий? — спросила она в поисках аргументов.
Томаш почесал кончик носа, опустив голову, как будто стыдился того, что придется развеять еще один миф.
— Дорогая моя, вопреки тому, что написано в Библии, ни Марк, ни Лука, ни Матфей с Иоанном не были авторами этих Евангелий, — он сделал паузу и продолжил, — большая часть текстов, представленных в Новом Завете, есть псевдоэпиграфы.
— Псевдо… что?
— Псевдоэпиграфы, — повторил историк. — Этот термин был придуман специально, чтобы не называть вещи своими именами, тем более когда речь идет о такой книге, как Библия. Говорим «псевдоэпиграф», а не какое-нибудь плохое слово.
— Какое слово?
Томаш посмотрел Валентине в глаза и, стараясь быть абсолютно бесстрастным, произнес: фальсификация.
XVIII
Центр городка отличался какой-то обескураживающей красотой: величавые холмы и скалы, разрывающие зеленый покров долины с ее переплетенными улицами-переулками, с небольшой речкой, змейкой петляющей среди зданий. Но, безусловно, поражали именно кряжистые холмы, казавшиеся древними пышно-величественными замками, возведенными на плоскогорье как драгоценная корона, чтобы украсить этот город.
Сикариус опустил стекло окошка и спросил ближайшего встречного:
— А где здесь Старый Град?
Длиннобородый старик, слегка сгорбленный от тяжести прожитых лет, вытянул руку в сторону срединного холма:
— Там, на горе.
Гость последовал в указанном направлении и обнаружил, что система GPS тут ему не помощник: подъем к нужному адресу был чрезмерно крутым. Он еще сделал попытку взобраться на машине чуть с другой стороны, но и там улочка слишком резко шла вверх, да и дорожный знак запрещал движение транспортных средств. Сикариус был вынужден «спешиться», оставить автомобиль у подножья горы и пойти пешком, взяв с собой кейс. Он стал подниматься по узкой, круто вздымающейся улочке, но благодаря хорошей спортивной форме это для него не составило труда. Знакомство со Старым Градом было не лишено интереса; дома тут строились весьма оригинально — второй этаж был шире первого и опирался на деревянные балки. Балканская архитектура явно находилась под влиянием оттоманских традиций.
В переплетении улочек Старого Града потеряться было несложно, что и приключилось с гостем. Поэтому ему пришлось, прочитав перед этим адрес, записанный на листке, обратиться за помощью в подвернувшийся по дороге киоск.
— А где дом Балабанова?
— Вон тот, — объяснила девушка-киоскер, показав на угловой дом рядом с узким обрывистым спуском.
Сикариус тотчас пошел к дому, фасад которого был окрашен в белый и бордовый цвета. В здании с приподнятой по центру крышей было много окон, а второй этаж был украшен эркером. Но в целом архитектура его была незамысловатой, традиционной для этих мест, судя по виду прочих старинных строений. Он прикинул, как можно было бы проникнуть внутрь: и через окно, и через дверь даже, но Старый Град выглядел настолько спокойным, что Сикариус предпочел остаться на свежем воздухе.
Посмотрел на часы. Стрелки показывали пятнадцать минут первого. Гость выбрал большое дерево рядом с домом Балабанова и сел у ствола в тени. Открыв свой кейс из черной кожи, он, как всегда, очень бережно вытащил свое драгоценное оружие. На кончике сики заиграла хрусталем искорка, вызвав прилив энтузиазма у Сикариуса, будто сам Господь посылал ему сигнал.
