— Старият Град — Старый город, — перевел он себя.
Оба пассажира, задрав головы, завороженно смотрели на верхние дома. Картина казалась ирреальной, настолько изобретательной была архитектура.
— Это там были построены шесть тысяч лет тому первые жилища? — поинтересовался историк.
— Так точно, — подтвердил болгарин, добавив: — Именно там и произошло вчера убийство.
Романтика вмиг испарилась: памятник истории превратился в глазах гостей в место преступления.
— Мы туда едем сейчас?
— В Старият Град? — переспросил удивленно водитель. — Нет, у меня приказ привезти вас на Главната.
Оказалось, что это — залитая солнцем широкая пешеходная улица с разноцветными домами, возведенными под очевидным влиянием французской архитектуры: верхние этажи украшены живописными террасами и балконами, а нижний — отдан под магазины.
Валентину и Томаша привели на эспланаду, где им навстречу сразу же поднялся, протянув руку для приветствия, худощавый человек.
— Тодор Пичуров, инспектор болгарской полиции, — отрекомендовался он. — Добро пожаловать в Пловдив.
Гости тоже представились и сели за столик. Заказали кофе и обменялись с хозяином обычными любезностями по поводу красоты города и великолепной погоды, на которую они уже и не рассчитывали, приземлившись в Софии ранним хмурым утром.
Больше времени итальянка терять не стала и решительно перешла к делу.
— Что же здесь происходит? — спросила она. — Сказали мне, что вам нужна наша помощь в расследовании одного преступления. И что же конкретно случилось?
Болгарский детектив открыл папку, лежавшую на маленьком круглом столике эспланады, и вытащил фотографию мужчины с проникновенным взглядом и жиденькой седеющей бородкой.
— Это профессор Варфоломеев — один из самых достойных граждан нашего Пловдива. Он занимался молекулярной медициной в здешнем университете. Жил в Старом Граде, в доме Балабанова — памятнике архитектуры. Вчера утром, когда он возвращался с занятий, на него напал с ножом неизвестный, ожидавший профессора у входа в дом. Меня срочно вызвали на место событий, но когда я приехал, профессор был уже мертв.
Валентина воспользовалась паузой, чтобы поинтересоваться.
— Профессор кафедры молекулярной медицины?
— Один из самых уважаемых в мире в своей области, — подтвердил Пичуров. — Каждый год говорилось, что он вот-вот получит Нобелевскую премию.
Итальянка встряхнула головой.
— Извините, но я ничего не понимаю. Мы занимаемся расследованием двух преступлений, совершенных в Западной Европе, жертвами которых стали два историка, изучавших старинные рукописи Нового Завета. Палеограф была убита ни больше, ни меньше в библиотеке Ватикана, археолог — прямо перед дверью другой библиотеки — в Дублине. Вы же рассказываете нам об ученом-медике, и, честное слово, я…
— Ученый-молекулярщик.
— Да какой угодно! — отмахнулась Валентина, не меняя тона. — Назовем его профессором кафедры по проблемам медицины, если хотите. В любом случае к истории это отношения не имеет. А вы заставили нас пересечь всю Европу чуть ли не из конца в конец, прилететь на Балканы ради чего? Почему вдруг вы предположили, что между этим случаем и нашими историками есть что-то общее?
Болгарский инспектор показал фотографию трупа жертвы, лежащего на животе в обширной луже крови.
— Профессор Варфоломеев был обезглавлен.
Итальянка взглянула мельком на фото и глубоко вздохнула. На ее лице нетерпение боролось с раздражением.
— Конечно, это крайне неприятно, — заметила она холодно. — Не знаю, как здесь, в Болгарии, но у нас очень редко отрезают голову кому бы то ни было. И, тем не менее, за исключением этого прискорбного факта, не вижу, какова связь между этой смертью и теми двумя, что я… — она быстро взглянула на Томаша и поправилась, — что мы расследуем.
Пичуров почесал нос.
— Так получилось случайно, но незадолго до вызова на место преступления я на сайте Интерпола (а его я просматриваю каждое утро) увидел ваш предварительный отчет об убийстве в Ватикане. Очень странном преступлении, согласитесь.
— Более чем.
— Я заинтересовался, углубился в чтение и узнал, что пару часов спустя убийство с похожими характеристиками случилось уже в Дублине. Человек я, прямо скажем, любознательный и, естественно, я кликнул на отчет по второму убийству и снова столкнулся с вашим именем, что меня крайне удивило. Потом я понял, что вы помогали ирландцам и что с вами был португальский историк.
Валентина переглянулась с Томашем.
— Действительно, это так, — подтвердила она. — Ну и что? К чему вы клоните?
— Я подумал, что это очень любопытные дела. А головоломки, оставленные убийцей, так и вовсе очень заинтриговали. Но разгадывать их было некогда, особенно после того, как меня срочно вызвали в Старият Град на убийство у дома Балабанова. Прибыв туда, я сразу понял, что убит был профессор Варфоломеев, а потом обнаружил, что его обезглавили.
— И тут-то вы вспомнили о делах, которые я расследую.
— Не совсем так, по правде говоря. Это вообще-то очень странный способ убийства. И Болгария здесь не исключение. А уже если они происходят, то всегда связаны с ритуалами.
— Как и во всем мире.
— Разумеется, в голове вертелись вопросы: почему же кому-то надо было убивать профессора Варфоломеева, одного из самых уважаемых соотечественников? И зачем именно таким способом? Неужели это — ритуальное убийство? Здесь, в Старият Граде? — лицо его выражало сильнейшее удивление. — Не вижу причин.
— И что же тогда навело вас на мысль о связи этого убийства с нашими?
— Дело в том, что рядом с телом я обнаружил одну штуку, — болгарин снова полез в папку и вытащил файлик с листком бумаги внутри. — Вот это.
Он протянул листок своим собеседникам.
Едва увидев рисунок, Томаш и Валентина поняли, насколько был прав их болгарский коллега.
— Это наш человек! — воскликнула Валентина, указывая на первый знак слева. — Вы только взгляните. Он даже начертал символ чистоты Девы Марии, точно как в Ватикане.
Историк смотрел на шараду с некоторым смущением, как будто считал происходящее совершенно бессмысленным.
— Не может быть!..
— Это наш человек! — настаивала инспектор Следственного комитета Италии, уверенная в авторстве. — Это же он!
— Я знаю, что он, — согласился Томаш. — Но символ чистоты Девы Марии… — он покачал головой. — Рядом с тем, что он изобразил потом, это лишено смысла.
Итальянка едва сдерживала возмущение.
