Следователь нес досье недавно открывшегося дела в одной руке, а вторая была занята пластиковым файлом с третьей головоломкой. Итальянка жестом попросила дать ей файл и, идя рядом с Томашем, стала показывать ему на знаки, начирканные убийцей.
— Мы уже поняли, что символы в центре и справа — это тета и сигма из греческого алфавита, и они отсылают нас к проблеме обожествления Иисуса, — подытожила она, — но я так и не поняла смысла вот этой якобы лилии слева. Вы говорите, что в данном контексте она символизирует Святую Троицу?
— Так оно и есть.
— Извините, но как можно сюда пристроить Святую Троицу? К чему убийце намекать на нее?
Томаш взял рисунок из рук Валентины.
— Потому что Святая Троица тесно связана с проблемой придания Иисусу божественного статуса.
— Каким же образом?
Историк задумчиво смотрел под ноги, пока они прогулочным шагом спускались по Главной улице.
— Значит, так. В тот самый день 95 года, когда появилось Евангелие от Иоанна, где утверждалось, что Иисус — это Бог, возникла и серьезнейшая богословская проблема. Прежде всего скажите: если Бог — это Бог, а Иисус — тоже Бог, то сколько же у нас Богов?
Шедший перед ними Пичуров обернулся:
— По моим подсчетам, два.
— А не говорит ли нам Священное Писание, что Бог один? — ученый потряс своим экземпляром Библии. — Как же сочетаются тезис о монотеизме с приданием Иисусу статуса Господа? А потом вот еще что: если Иисус — Бог, значит, он не человеческое существо?
— Конечно же, он — человек! — запротестовала итальянка. — Умерший на кресте, помните?
— А если он — человек, значит — не Бог?
— Почему же… и Бог, — Валентина была явно сбита с толку.
— Нет-нет, выбирайте: Человек или Бог?
— Наполовину одно, наполовину — другое.
На лице Томаша возникло уже знакомое скептическое выражение.
— Хм… все это как-то сомнительно выглядит, вам не кажется? И именно этот вопрос разделил последователей Иисуса. Одна группа, эбиониты, склонялась к тому, что разговоры о божественности — это глупость, так как Иисус не был никаким Богом, а был просто человеком, избранным Господом за особо уважительное отношение к еврейскому закону, и не более того. А прочие группы стали обожествлять Иисуса, как если бы он был Богом. Так называемые докеты полагали, что Иисус был исключительно божественным существом, только лишь казавшимся человеком. Он не чувствовал ни голода, ни холода, и кровь у него не такая, как у простых смертных, а его телесные страдания — всего лишь видимость. Они настаивали на том, что было два Бога — еврейский и Иисус, причем последний — самый важный. И еще были гностики, полагавшие, что существует много богов, а Иисус — лишь один из них, зато принадлежавший к более высокой божественной расе, нежели еврейский Бог. Они считали, что Иисус — просто человек, тело которого временно занято Богом по имени Христос. Он вселился в Иисусово тело в момент крещения, и, вероятно, по этой причине Господь сказал: «Ты Сын Мой Возлюбленный; в Тебе Мое благоволение!» А покинул тело Христос, когда Иисус был прибит гвоздями к кресту. Вот почему он, Иисус, и жаловался: «Боже мой, Боже мой! зачем ты оставил меня?
— Как все запутанно! — заметила Валентина.
— Римские же христиане, ставшие затем ортодоксами, выбрали срединную позицию, утверждая, что Иисус был одновременно и Богом, и человеком.
— Поистине Соломоново решение, — констатировал, улыбнувшись, Пичуров. — Наполовину — Бог, наполовину — человек.
— Нет-нет! — поправил его Томаш. — Чтобы отделить себя от гностиков и установить, что Иисус и Христос — одна и та же сущность, римские христиане говорили, что Иисус был одновременно и Богом, и человеком. А чтобы отмежеваться от эбионитов, утверждали, что он на сто процентов Бог. Для размежевания с докетами им достаточно было подчеркивать, что он — стопроцентный человек, то есть Иисус одновременно на все сто и человек, и Бог.
Болгарский полицейский замотал головой, отказываясь принимать подобный абсурд.
— Сто процентов и там, и там? Но это же невозможно!
— Куда деваться — так было решено. Кроме того, ортодоксы постановили, что Бог-Отец был сущностью, отличной от Бога-Сына, но оба являют собой Бога.
Инспектор Пичуров даже остановился посреди улицы, чтобы выразить свое недопонимание.
— И все же получается — два Бога.
— Нет, он один. Бог-Отец и Бог-Сын.
Собеседники никак не могли согласиться.
— Но… это же дает в сумме два.
— Ничуть не бывало, — улыбнулся Томаш и, изобразив жестами и мимикой нечто вроде: что делать, но такова правда жизни, продолжил. — По мнению Церкви, Бог-Отец и Бог-Сын сущности разные, которые в сумме образуют единого Бога.
— Подождите, подождите, — не сдавался болгарин, пытаясь упорядочить только что услышанное. — Согласно Церкви Иисус — Бог?
— Да.
— И Бог-Отец — Бог?
— Естественно!
— Иисус — Бог-Отец?
— Нет.
— Значит, налицо два Бога! Бог-Отец и Бог-Сын!
— Никак нет. Как говорит Церковь, оба суть разные, Иисус садится по правую руку от Отца, но оба образуют Бога. Бог один — и точка.
Валентина нахмурила брови.
— Что ж, логики тут действительно немного. Уверена, что эта идея была позднее оформлена в нечто более логичное…
— Насчет логики — не знаю, но Церкви надоел весь этот бедлам, и она добавила к двум еще и третью составляющую. Так, в стихе 14:16 Евангелия от Иоанна Иисус представляет Дух Святой как «другого Утешителя, да пребудет с вами вовек», когда он, Иисус, вернется на небо. Церковь сочла уместным учредить это эфемерное новообразование, чтобы дополнить понятие «Бог». Voilà!
[33] Святая Троица! — и он махнул рукой вверх, как на сцене.
— К чему столько сарказма? — запротестовала итальянка. — Три сущности представляют собой три разных проявления Бога. В чем проблема?
— Нет, — поправил ее историк. — Я знаю, что понять это непросто, но согласно официальной доктрине это — три ипостаси, три разных лица, отличных одно от другого, но все вместе они образуют одного Бога. И Иисус на сто процентов — Бог и на те же сто — человек. Таково было решение, принятое на знаменитом Никейском соборе, созванном в 325 году для обсуждения накопившихся богословских проблем и объединения христиан. Его решения остаются в силе и сегодня. — И поправился не без пафоса: «Еще и сегодня!».
Госпожа инспектор встряхнула головой, как будто надеялась упорядочить таким нехитрым способом царящую в голове неразбериху.
