Валентина перешла к последним, сделанным ею пометкам.
— Оба были в Нью-Йорке в одни и те же даты. Она проездом в Филадельфию, где должна была заняться какой-то древней рукописью, которая там хранится…
— Наверно, это пергамент Р1 — первый фрагмент папируса, ставший известным. В нем часть Евангелия от Матфея, датирован III веком. Это настоящее сокровище. А что у него? — он показал на список поездок профессора Шварца.
— Ездил утрясать какие-то проблемы с финансированием Амстердамского университета.
Они посмотрели друг на друга в тайной надежде — «а вдруг?».
— Возможно, там-то они и встретились, — предположил Томаш и показал на дверь комнаты, откуда они вышли. — Ведь вдова говорила, что ее муж был в Нью-Йорке, не так ли?
Глаза итальянки заблестели еще ярче.
— Нью-Йорк, — повторила она слегка пафосно — так обычно говорят о волшебной мечте. — Вы считаете, этот пункт их объединяет?
Португалец пожал плечами.
— Вполне возможно, правда? Должно же быть у них всех что-то общее, раз их убили одним и тем же способом.
Они еще размышляли о разных гипотезах, когда появился инспектор Пичуров, оставшийся в соседней комнате, чтобы отдать какие-то распоряжения своим подчиненным.
— Хайде! — сказал он по-болгарски, сопроводив приглашение жестом «нам пора». — Вдова очень переживает все случившееся и попросила оставить ее.
— Ну, конечно.
Они стали спускаться по лестнице. Деревянные ступеньки скрипели на каждом шагу, словно жалуясь на нещадную эксплуатацию.
— Бедняжка, — тяжело вздохнул Пичуров. — Несчастная госпожа Варфоломеева никак в себя не придет еще и из-за того, что ей рассказали: вроде бы убийца издал жалостливый вопль. Она спрашивает, что же это за зверь такой, что убивает человека, а потом еще и притворяется, что…
— Что-что? — прервал его Томаш, застывший на лестнице, как от паралича. — Повторите, повторите, что вы сказали!
Детективы опешили от такой реакции историка.
— Ну, я говорил, что она спрашивала, что это за зверь такой, что…
— Нет, раньше. Что вы сказали до того?
— До того? — удивился болгарин, растерявшийся от такого поворота разговора. — До того, что?
— Вы говорили, что убийца что-то крикнул?
— Ну, да. И свидетель есть — красавица-киоскерша. Она заявила, что убийца издал вопль, как будто сожалел о том, что пришлось убить профессора Варфоломеева. Странно это, правда?
Томаш бросил взгляд на Валентину, которая уже поняла причину столь бурной реакции португальца.
— Помните, о чем рассказывал свидетель из Дублина?
— Вы правы! — воскликнула итальянка. — Бомж говорил о том же самом. Убийца в Дублине тоже издал жалостливый вопль, как будто оплакивал смерть профессора Шварца. — Она на секунду задумалось. — А что бы это значило?
Историк уже был весь в раздумьях: взгляд скользил по лакированным ступенькам, но в голове мелькали отражения тех бесчисленных страниц тысяч книг, которые довелось прочитать за годы занятия профессией.
— Это сикарии! — выпалил он, наконец. — Точно сикарии!
Если сказать, что Валентина была изумлена, значило бы выразиться слабовато.
— Кто-о-о? Черт побери, где вы все это откапываете?
Томаш показал на документы в ее руках — на списки путешествий двух первых жертв за последние двенадцать месяцев.
— Я знаю, что общего у жертв трех преступлений.
— Вот как? И что же?
Португалец посмотрел на дверь, что выходила на улицу, будто хотел сказать, что больше времени терять нельзя, но прозвучало иное:
— Иерусалим.
XXIX
Солнце заливало верхний ярус стены, но за ней была спасительная тень, защищавшая верующих от безжалостного светила. Покрыв таллитом
[36] голову и плечи и убедившись, что филактерия
[37] прочно сидит на лбу, а цициты
[38] надлежащим образом привязаны к углам, как того требует Священное Писание, Сикариус вытащил пергаментный свиток.
Он сделал шаг вперед и уперся лбом в прохладный камень. Затем развернул свиток и стал шептать священные слова псалмов.
— К Тебе, Господи, возношу душу свою! — запричитал он, читая свиток. — Боже мой! На Тебя уповаю, да не постыжусь вовек, да не восторжествуют надо мною враги мои, да не постыдятся и все надеющиеся на Тебя…
Звук его мобильника в кармане неожиданно прервал молитву, вызвав осуждающие взгляды соседних верующих. Смутившийся Сикариус быстро опустил руку в карман и ловко, хотя и на ощупь, нажал красную кнопку. Благоговейная тишина была восстановлена.
— Да не постыдятся и все надеющиеся на Тебя. Да постыдятся беззаконнующие втуне, — продолжил он прерванную молитву.
Полчаса Сикариус провел за тихим чтением Священных Псалмов перед Великой каменной стеной, постепенно разворачивая пергамент пальцами и раскачиваясь взад-вперед. Потом он опять сунул руку в карман и вытащил заранее переписанные стихи Песни песней, всунув бумажку в маленькое отверстие между больших валунов.
По окончании процедуры он почтительно отошел от стены и снял ритуальную амуницию. Только после пересечения площади он подключил сотовый к сети, нашел помешавший ему не принятый звонок и нажал «вызов».
— Прошу прощения, шеф, что не ответил сразу. Я молился у HaKotel HaMa’aravi
[39].
— Ах, извини. Я не знал, что ты пошел молиться к Стене плача. Много там людей?
Сикариус посмотрел по сторонам.
— Как обычно, — и, сменив тон, пошутил, — вас именно это интересовало?
— Ты прекрасно знаешь, что нет. Хотел всего лишь сообщить тебе, что до меня дошли слухи…
— Какие слухи?
— Неважно, — сказал он загадочно. — Важно другое: готов ли ты выполнить следующее задание.
Сердце Сикариуса подпрыгнуло.
— Конечно же, шеф. Куда я должен буду ехать?
— Ехать никуда не надо будет, — ответил телефонный собеседник. — Место операции — здесь, в Иерусалиме.
— Здесь? — удивился агент. — И когда?
Шеф выдержал паузу, прежде чем ответить:
