Он снял пиджак с вешалки, вытащил галстук. Оставалось выбрать рубашку. Приглянулась белая шелковая, но оказалась без пуговиц на рукавах. Положив бережно одежки на спинку кресла, Томаш пошел к тумбочке у изголовья, куда он вроде бы выкладывал коробочку с запонками, подаренными еще на Рождество синьором Каштру, давним приятелем семьи, владельцем магазинчика на проспекте Свободы в Лиссабоне. Открывая ящик, он заметил странный листок под ночником с другой стороны кровати.
— Это что еще такое?
Португалец не помнил, чтобы он оставлял там какие-то бумаги. Горничная, что ли, записку написала? Или пришло сообщение для него, пока он отсутствовал? Такое случается. Он потянулся к листку, чтобы прочитать, и обомлел.
— «Veritatem dies aperit?» — механически произнес он. — Что за чертовщина?
Повертел листок, пытаясь понять, что бы это значило. Пока что было ощущение, что где-то он видел нечто подобное. Причем ощущение было не из приятных. Мысль сработала одновременно и медленно, и быстро. Медленно, потому что целых две секунды прошло, а быстро, потому что он вмиг осознал, что уже держал несколько раз подобные головоломки. Более того, пытался в них разобраться по просьбе полиции. А лежали они рядом с трупами.
Загадки сикариев.
И в этот момент кровать, казалось, встала на ноги. Непонятно как из простыней возникла фигура в черном и, словно подброшенная гигантской пружиной матраца, навалилась широким захватом на Томаша.
— Нечестивец!
Историк был не в силах устоять перед этим стремительным нападением, потерял в тот же миг равновесие и, ударившись спиной о стенку, рухнул всем телом на пол. При этом он задел какую-то тумбу: раздался звук разбившейся на мелкие куски вазы.
Мыслительные способности вернулись к Томашу, только когда он уже лежал на холодном каменном полу под тяжестью тела незнакомца. Его ловкостью и мастерством можно было бы только восхищаться: португалец оказался практически стреноженным. Или в смирительной рубашке, как вариант. Короче, не мог двинуть ни рукой, ни ногой.
— Послушайте, — сказал он хрипло, стараясь выглядеть хладнокровным. — Давайте поговорим.
Разбойника Томаш не видел, но, лежа на животе с вывернутой на сторону головой, ощущал его горячее дыхание на затылке.
— Тебе никогда не снилась улыбка смерти? — спросил низкий сиплый голос. — Или хочется-таки поговорить у входа в Ад?
Мрачная интонация не сулила ничего хорошего, как и странное содержание фраз. Но сам факт, что этот, похоже, фанатик заговорил, оставлял микроскопическую надежду: а вдруг удастся убедить его отпустить? Конечно, учитывая, что в анамнезе у головореза три трупа, подобный исход выглядел немыслимым, но надо постараться. В конце концов, что он потеряет.
Жизнь?
— Не надо насилия, — прошептал он, и реплика прозвучала так спокойно, что сам удивился. — Скажите мне, что вам надо, и я уверен, мы сможем договориться.
Сзади раздался хриплый смешок.
— Скажи мне, — жаркое дыхание щекотало ухо. — Какие искушения будоражат сейчас мою душу?
— Сложно сказать, — за внешним спокойствием он пытался скрыть страх, предательски сдавливавший горло. — Но деньги — вряд ли…
Опять иезуитский смешок прошелестел над ухом.
— Ягненка хочу…
Томаш ощутил, как непроизвольно сжалось сердце. Хотелось бы слышать что-нибудь другое, учитывая обстоятельства. Пришлось прикинуться недотепой.
— Кого? Ягненка?
— Да, агнца, — подтвердил сиплый баритон. — Грешил я, и пора искупить свои грехи. Пора принести жертву Господу. Говорили мне, что у тебя нежнейшее мясо хорошего ягненка, — губы чуть не касались правого уха…
Положение становилось угрожающим.
— Послушайте, успокойтесь! — интонация историка выдавала его тревогу: время шло, а спасения не видно. — Эти россказни про жертвенных агнцев уже не в моде…
— Россказни? — зарычал головорез с неожиданной яростью. — Да как ты смеешь?
— Успокойтесь же!
Португалец почувствовал, как рука агрессора переместилась ближе к его голове, и он увидел перед глазами сверкающее кривое лезвие какого-то ножа.
— Смотри сюда — это тоже россказни? Болтовня?
При ближайшем рассмотрении лезвие, в котором переливались тысячи искорок отраженного света, оказалось похожим на кривую шпагу.
— Уберите это! — попросил Томаш. — Так можно и поранить кого-то!..
Опять смешок, только теперь звонкий.
— Видишь эту шпагу?
— Слишком хорошо вижу. Вы не могли бы отодвинуть ее чуть подальше? Совсем чуть-чуть…
— Ей две тысячи лет, — прошептал незнакомец угрожающе. — Мои дале-е-кие предки пользовали ее в праздник Йом Киппур, а потом брали с собой на битвы с языческими легионами. — Он замолчал на секунду и продолжил, понизив тон. — А сейчас я воспользуюсь ею, чтобы спасти свой народ. И ты, несчастное, вставшее на неверный путь существо, станешь жертвенным агнцем. Сам Господь мне тебя принес, чтобы я мог искупить вину своего народа.
Еще не закончив последней фразы, мститель, по-видимому, перехватил как-то шпагу, так как ее положение перед глазами историка изменилось, и он понял, что для сопротивления у него есть только пара секунд.
— Караул! — закричал он, как только мог, дернувшись всем телом. На какие-то доли секунды незнакомец потерял от неожиданности контроль, и португалец ощутил, что хватка ослабела. Он попытался добиться большего, сделав усилие освободить хоть какую-то конечность. Однако разбойник уже был, как говорится, на коне, прижав жертву к полу еще сильнее.
— Умри, несчастный!
Он пристроил шпагу к горлу Томаша и надавил. Лезвие резануло шею сбоку, рядом с венами, и португалец титаническим усилием смог вырвать правую руку, схватив ею шпагу. Невзирая на боль, он отодвинул шпагу.
— Пусти же!
Разбойник, похоже, снова растерялся от такого напора жертвы. Португалец успел заметить краешком глаза, что по руке течет кровь, и сразу ощутил, как ему больно. Но лучше эта боль, чем отрезанная голова. Агрессор тем временем сумел ловким движением обездвижить правую руку жертвы, перехватил свой кривой клинок, приставив его опять к шее Томаша. Не торопясь, буквально растягивая удовольствие, он стал подрезать кожу. Португалец понял, что все пропало. Каким-то немыслимым последним усилием он чуть вывернул теперь уже левую руку и стукнул противника в бок. Незнакомец охнул, но хватку не ослабил.
— Передавай привет дьяволу! — и надавил на лезвие сильнее.
XL
Первый толчок потряс дверь, но она не сдалась. Второй был еще сильнее, судя по грохоту, однако и тут дверь устояла, сопротивляясь всеми своими затворами.
