— Но эти апокалиптические предсказания никуда не делись из более ранних текстов, причем общедоступных. Как эта проблема была решена? — захотел узнать господин главный инспектор.
— Признать ошибкой существеннейшую часть Иисусова учения — предсказание конца света и наступления Царствия Божиего — никто не мог допустить, разумеется. Это было бы равносильно чудовищному богохульству. И тогда предводители общины стали доказывать, что эти догматы представляют собой, оказывается, метафоры, иносказания и тому подобное. Царствие Божие из режима, скажем, физической реальности, перешло в разряд духовных метафор. Уже не было деления на эпоху Вельзевула и эпоху Господа, а образовались вместо этого две сферы — Ад и Небо. Понятие воскрешения тела превратилось в догмат бессмертия души. В общем, такой творческий подход позволил затушевать неудобную проблему.
— Иначе говоря, учение было адаптировано к реальности.
— Так точно. И по мере того, как содержание учения становилось менее апокалиптическим, возрастало обожествление Иисуса назареями. Если первое Евангелие — от Марка представляет его как человека во плоти, который иногда даже мог сердиться, то в четвертом — от Иоанна это — уже Бог. «Слово стало плотию и обитало с нами», — написал Иоанн в стихе 1:14. — Не менее важно и то, что секта назареев все больше отдалялась от иудеев, образовав в конечном счете свою особую религию — христианство.
— Значит, христианство возникает из отрицания иудаизма.
— Вот именно. Для христиан вопрос решался просто: если евреи пренебрегают Иисусом, Господь пренебрегает евреями. С точки зрения христиан, еврейский народ перестал быть богоизбранным. Интересно отметить, что вина евреев в смерти Иисуса возрастает по мере того, как пишутся Евангелия, а вот ответственность римлянина Понтия Пилата в то же самое время ослабевает. В первом Евангелии — от Марка Пилат не делает никаких заявлений о невиновности Иисуса, но затем ситуация меняется. У Матфея в стихе 27:24 он утверждает: «Невиновен я в крови Праведника Сего». У Луки уже три таких «декларации» о невиновности Иисуса. И в четвертом Евангелии — от Иоанна автор не только также три раза подчеркивает невиновность Иисуса, но еще и отдает его казнить не легионерам, а иудеям. Более того, по его версии Иисус обращается к евреям в 8:44 со словами: «Ваш отец дьявол». Так был фактически оформлен разрыв с иудаизмом. Иудеи-христиане объявили прочих христиан еретиками, однако подобные разоблачения вышли им боком. Ведь большинство христиан составили в конце концов бывшие язычники, среди которых евреи-христиане и растворились. Эбионитов, как назвали секту иудействующих христиан, настаивавших на том, что Иисус был иудеем до мозга костей, тоже заклеймили еретиками. В итоге евреи превратились в объект ненависти христиан. Авторы-христиане II века, такие, например, как Мартир, писали, что смысл обрезания в том, дабы знать, кого надобно преследовать. К моменту обращения в христианство императора Константина в IV веке христиане уже стали достаточно сильны, чтобы наказывать евреев. Дальнейшее известно.
— Дальше мы докатились до погромов и холокоста, — грустно подытожил Арни Гроссман. — Насколько я понял из вашего рассказа, существующая ныне христианская религия не та, к которой имел отношение Иисус?
— Собственно говоря, именно это обстоятельство и имел в виду убийца, оставляя у трупов головоломки, — Томаш показал на листок, который держал израильтянин. — Иисус Христос не был христианином.
В палате стало тихо-тихо. Португалец спрятал Библию в ящик тумбочки и снова откинулся на широкую подушку кровати.
— Все это замечательно, — произнесла размеренно Валентина, сама не веря своим словам. — Но что же теперь делать? Куда двинется наше расследование?
Главный инспектор полиции Израиля, по-видимому, знал направление.
— А скажите-ка мне, дорогая коллега, как же убийца с сикой догадался, где вы остановились здесь, в Иерусалиме?
— Понятия не имею, — дернула плечами итальянка.
— А кто знал о вашем приезде?
— Вы, естественно, — и тут Валентину словно молния пронзила. — Да, еще… еще Фонд Аркана!
— Надо же, как любопытно, через пару часов после вашего визита в фонд и, — улыбнулся Гроссман, — жаркой дискуссии с его президентом в номер профессора Нороньи проникает убийца. Интересное совпадение, не так ли?
Валентина слушала его, как загипнотизированная.
— Dio mio! Как же это я раньше не сообразила? — воскликнула она, явно недовольная собой. — Это больше чем совпадение! Это серьезная улика!
— Не исключено, — согласился главный инспектор. — Но еще весомее вот эти документы, которые я получил перед нашей встречей.
Он вытащил несколько сложенных вчетверо белых листов. Когда он их развернул, выяснилось, что это два листа с логотипом в виде кроны дерева, полные каких-то данных: фамилии, даты, суммы.
— И что же это?
— Мы решили исследовать бумагу, на которой поклонник сикариев накарябал нам свой ребус, и нам повезло. Оказалось, что это довольно редкая по своему составу бумага. Ее делает только одно предприятие в Тель-Авиве. И вот здесь, — он потряс листками, — список всех клиентов, которым оно отправило свою продукцию. Всего пятнадцать адресов. И среди них на двенадцатом месте находится… Взгляните, — Арни Гроссман ткнул пальцем в соответствующую строчку и повернул лист к собеседникам. То, что там увидели Валентина и Томаш, не оставляло сомнений.
Фонд Аркана.
XLVIII
Ночь была холодной и противной, но эта мелочь никак не могла повлиять на решимость Сикариуса: он должен выполнить порученное дело. В конце концов, ему довелось провести столько ночей под открытым небом на самой вершине Масады, невзирая на леденящий ветер пустыни! Что такое после тех испытаний ночное дежурство в Еврейском квартале Старого города, буквально в двух шагах от Стены плача и Священной горы Мориа? Горы, где некогда возвышался храм и ступал Сам Господь? Неужто он будет воспринимать это как жертву? Испытание? Да ничего подобного! Никогда не будет тягостным для него такое задание!
Скорее честью станет!
Часть ночи прошла в декламации псалмов и священных поэм Писания, но бдительности он не терял ни на мгновение. Кругом было тихо и спокойно, и только сейчас, когда зарождался новый день, Еврейский квартал стал подавать признаки жизни: слышно было хлопанье дверей, застучали по булыжникам первые прохожие, а вот уже и веселый «дзинь-дзинь» велосипеда призвал шевелиться быстрей. Старый город Иерусалим просыпался с рассветом, готовясь к новому дню. Солнце уже осветило крыши тысячелетних зданий, но до мостовых ему еще было не дотянуться.
Вдали, где-то там за древними стенами в степенный гул утреннего трафика вмешался какой-то взволнованный шум, нараставший с каждой секундой, пока не превратился в мерное рычание. Сикариус насторожился и смотрел, не отрываясь, в глубь улицы. Вскоре показались три мотоцикла и за ними два полицейских автомобиля. Они важно двигались по узкой улочке, а потом остановились практически напротив ступенек, где всю ночь просидел Сикариус. Он счел за лучшее быстро набросить свой капюшон. Полицейские мотоциклисты, прежде чем спешиться, изучили окружающую обстановку. Взор их задержался и на монахе, похоже, дремавшем неподалеку. Из машин энергично вышла группа людей, продолжавших какой-то разговор, не обращая внимания на служителя культа.
